Шрифт:
Роксаны, если она ещё жива, и для него, поскольку Ве- реника,
узнав результат первого покушения, скорее всего предпримет
новое, более серьёзное; да, признаться, он не хотел так быстро
расстаться с женщиной, которая ему очень понравилась.
Непонятным было для него, как могла Вереника узнать о его
связи с Роксаной, так как в течение двух месяцев с тех пор, как
сикарий встретился с царицей, не произошло — это можно
было утверждать уверенно — ничего такого, что бы вызвало
подозрение женщины, которую он любил до последнего
времени, пока не стало известно о её связи со своим
собственным братом. Ему нужно было вспомнить всё с самого
начала их знакомства, происшедшего совершенно случайно, по
крайней мере для Марка. Тогда он находился по каким-то
делам в Верхнем городе, где его и увидела Вереника,
прогуливавшаяся в одежде простой горожанки в
сопровождении жены одного из начальников охраны и своей
подруги, а также рабыни Роксаны. Царица была в разводе со
своим вторым мужем, киликийским царём, и, понуждаемая то
ли обретённой свободой, то ли развращённостью своей
натуры, устремилась навстречу приключениям, жертвой чего
оказался Марк. Видный, красивый, хотя уже и не молодой грек
понравился чувственной женщине, приказавшей своей рабыне
проследить за мужчиной до самого дома, а через пару дней
Вереника вместе с ней была у его ворот под предлогом
деловых отношений, от коих хозяин дома не мог отказаться. Он
провёл их в дом в расчёте на переговоры, касающиеся его
торговых дел, которые не мог игнорировать, несмотря на то
что этим занимались его люди с предоставленной им всей
свободой действий, чем они и пользовались охотно, не давая
оснований сомневаться в своей порядочности. Войдя в дом,
гостья удобно расположилась, скинув лёгкую накидку с
головы, и Марк обомлел: перед ним сидела прекраснейшая из
женщин, что он когда-либо видел, но необычайная красота её
была дополнена достоинством, даже высокоме- риєм, чего,
правда, хозяин не заметил в её разговоре по отношению к себе.
Пётр принёс вино и фрукты, а гостья сделала знак рабыне, и та
тотчас же ушла из комнаты вместе с Петром. Она назвалась
Саломией, её интересовали благовония, к чему Марк имел
непосредственное отношение, поскольку в Скифополе и в
Пелле у него было несколько участков земли, где
выращивалось сырьё для их изготовления, в основном мирры и
розового масла; и в этом, было видно, она хорошо разбиралась,
ведя разговор уверенно, непринуждённо и даже весело. Хозяин
дома, очарованный её красотой и обаянием, был в восхищении
от собеседницы, когда, несколько разгорячённый выпитым
вином, он вдруг увидел, как та разделась и начала танцевать
тот откровенный танец, что танцуют женщины знатного
общества Сирии и подобный которому видел не однажды,
находясь по торговым делам в Тире, на пирах у местных
сановников. Её роскошное, ухоженное тело благоухало теми
же запахами, о которых они с ней говорили, когда Марк с
помутившимся рассудком взял её, приблизившуюся к нему, на
руки и унёс в соседнюю комнату.
Несколько дней подряд она приходила вместе с рабыней, а
вечером, почти в сумерках, уходила обратно, провожаемая
двумя вооружёнными рабами, выпрошенными Марком у
Александра, купленными им у своего надёжного товарища.
Рабов она отсылала в Верхнем городе, неподалёку от замка
Агриппы. Марк уже был полон подозрениями, когда однажды,
устав от любви, они лежали, тихо ласкаясь и так же тихо
переговариваясь, переплетаясь ногами и руками, и она вложила
раздвинутые пальцы своей руки между пальцами руки Марка и
вдруг, вздрогнув, замерла, разглядывая перстень на его руке.
— Что такое?! — недоумённо спросил Марк.
— Откуда у тебя этот перстень?! — взволнованно
прозвучало в ответ.
— Мне подарил его в день свадьбы мой дед. А что?