— Твой дед?! — она была словно в раздумье. — Этот

перстень принадлежал моей прабабке.

Марк понял, что его подозрения не были напрасны.

— Царица?! — произнёс он полувопросительно или словно

обращаясь к ней.

— Кто — царица? Какая царица? — притворилась она

непонимающей.

— Я подозревал, что ты Вереника, не надо отпираться. А

кольцо точно подарила моему деду твоя прабабка, Мари- амма.

— Но как это могло быть: твой дед и моя прабабка?! Какие

причины, что могло свести их вместе?

— Как ты узнала, что этот перстень — Мариаммы?

— Вот видишь этот вензель?

Марк давно знал эту гравировку на перстне, принимая её за

часть общего оформления.

— Это её личный знак, и на некоторых моих украшениях

он тоже есть, но я хочу знать, как попал перстень к твоему

деду, — в её голосе прозвучали повелительные нотки, и она

даже несколько отстранилась от него.

— Милая моя, я — не твой поданный, а уж с женщиной,

которую люблю, я не намерен говорить в таком тоне.

— Я знаю, что ты — зилот, что ты — сикарий; всё это я

выяснила уже давно, поэтому мне интересно, кем был твой дед

и что его связывало с моей прабабкой. Ты ведь знаешь, что

прадед казнил её по подозрению в измене?

— Так же, как твоего деда, его брата и их сводного брата

Антипатра, на что даже Август сказал: «Лучше быть свиньёй

Ирода, чем его сыном».

— Милый, прошу не забывать, что я всё-таки царица.

— Если бы я знал это изначально, как ты думаешь, были

бы мы вместе?

— Ну хорошо, хорошо! Расскажи же мне всё-таки, что ты

знаешь?

Марк молчал, раздумывая, а думать было о чём. Она всё

знала о нём — это ясно, — учитывая интерес к нему и её

возможности, но не проявила враждебных к нему действий —

исходя из каких соображений? Страсть — это понятно, но до

каких пределов? Когда ей всё это надоест, она просто выбросит

его из своей жизни в угоду политическим ли, меркантильным

ли интересам; он уже сейчас понимал всё это, подготовленный

бессонными ночами раздумий, подозрений и сомнений. Ему

просто не оставалось ничего другого, как положиться на волю

случая, в надежде на то, что её возможности ограниченны, а её

интерес к зилотам ограничен интересом к нему, да и история

его семьи вряд ли послужит основанием для преследования его

и его детей, а также друзей. Марк укорял себя в таких мыслях,

искренне уверенный в своих и её чувствах, а уверенность была

полная; он знал, он чувствовал, что она любила его, любила...

Он знал.

— После того как твой прадед Ирод Первый, идумея- нин

по происхождению, а не твой прапрапрадед Гиркан или брат

твоей прабабки, Аристовул, законные наследники престола,

последние из Маккавеев, стараниями Антония и Августа был

назначен царём Иудеи, прапрабабка твоя Александра,

вынужденная, скрепя сердце, выдать за него замуж Мариамму,

всё-таки не теряла надежды когда-нибудь возвести на престол

своего сына Аристовула. Поэтому ещё при его жизни имела

связи с патриотами, воевавшими ранее в войсках её дяди и

свёкра, Аристовула, и в войсках её мужа, Александра, твоего

прапрадеда.

— Но как же это было возможно при подозрительности

Ирода?

— Всё же это было. Однажды на такой встрече

присутствовала Мариамма, и там же был мой дед Александр.

Как уж там всё произошло и сколько продолжалась их связь —

я не знаю, но только однажды, как рассказывал мне отец, он

случайно оказался свидетелем их встречи и невольно слышал

сцену неистовой ревности Мариаммы, плач и жалобы на свою

судьбу, проклятия в адрес мужа, неимоверную нежность и

безудержные ласки возлюбленных. Вот тогда она и подарила

деду этот перстень со словами: «Положи меня, как печать на

сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как

смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность!»

— Так, может статься, мы с тобой родственники?

— Вряд ли, поскольку, как я думаю, они встречались уже