— А как же твоя цель? Заставить богов вспомнить о смертных? — бесцветным голосом просил Хрофт, и Руни захотелось разрыдаться, но она не могла позволить себе слабость.

— И здесь я ошибалась. Хедин забыл о нас, он слишком занят Упорядоченным. Но есть тот, кто всегда приходил на помощь смертным. Ты, Один, Отец Дружин. Ты пришел на помощь мне и моим людям, хотя я не была достойна этого. Ты не покарал меня за дерзость. И я не знаю, чем смогу отплатить тебе за все. Но сейчас я прошу тебя о последней помощи — уйди.

Давящая боль в груди казалась почти невыносимой. Руни слышала, как срывается ее голос, чувствовала, как дрожат руки и губы. Она потянулась за сумкой, в которой лежала Свеча его жизни. Вынула замотанную в холстину Свечу и протянула ему на раскрытой ладони. Но Хрофт, казалось, не торопился заставить девушку отдать то, за что совсем недавно едва не убил.

— А ты? — спросил он спокойно и холодно. — Ты готова уйти и все забыть? Наймешься в дружину какого-нибудь разъевшегося барона? Или выйдешь замуж за косолапого деревенского дурня и нарожаешь ему дюжину детей?

— Нет, — быстро ответила Рунгерд. — У меня не будет детей.

— Почему же?

Ей показалось или в голосе Хрофта послышалась горькая насмешка?

— Потому что я не хочу видеть, как умирают мои дети, — отозвалась она, сама не зная, откуда взялось в ней это странное, полузабытое горе. Воспоминание, едва различимое, стертое, но на мгновение блеснувшее так ярко, тотчас растворилось, оставив лишь полынный след. И, напуганная этим, девушка вздрогнула, задержав дыхание. Взгляд Хрофта, казалось, пылал невыносимым огнем, прожигая ей горло. Руни продолжала стоять, протягивая Свечу.

— Я видел, — сказал он, — на Боргильдовом поле. И горько жалел все эти годы, что не умер сам. Может, попросить тебя сжечь эту Свечу? Как услугу за услугу. И ты, и твои люди, и я — все мы станем свободными.

— Не мучай ее, Владыка Асгарда, возьми свою Свечу и позволь нам идти своим путем, — вмешался Вел. И Руни не знала, проклинать его или благодарить за эту неуместную заботу.

— Ты верный друг, Велунд из Альвланда, но сейчас оставь нас, — глухо проговорил Хрофт, поднимаясь со своего топчана. Его огромная фигура тотчас заполнила собой половину комнаты. От Древнего Бога исходила такая сила и мощь, что Велунд не мог противиться приказу. Он медленно вышел, не сводя взгляда с Рунгерд. Хрофт приблизился и положил большую темную руку на тонкую ладонь девушки, в которой лежала Свеча. Одно движение — и все будет кончено. Родитель Ратей заберет то, что принадлежит ему. И ускачет прочь на своем белоснежном Слейпнире.

Рунгерд закрыла глаза, не в силах терпеть его взгляд.

— Я заберу Свечу и уйду, — проговорил он глубоким тихим голосом, совсем близко наклонившись к ее лицу. — Только ответь мне, кто указал тебе путь к ней? Кто подсказал тебе, что это именно та Свеча?

Напряженные до предела нервы не выдержали. И из груди Рунгерд помимо ее воли вырвался неуместный полубезумный смех.

— Никто, — воскликнула она, продолжая смеяться, отчего слезы брызнули из глаз. — Никто не подсказывал мне, Великий Один. Я обманула тебя! Я всех обманула! Это не та свеча! И волшебница, что назвала меня воровкой, была права: я воровка и лгунья. Я украла свечу и принесла ее тебе, полагаясь лишь на свою счастливую звезду и умение лгать. И ты поверил мне. Ведь даже ты, Владыка Асгарда, не в силах отличить одну гномью свечку от другой! Я просто сидела на полу в твоем Святилище там, в Кольчужной горе, и вдруг подумала, что если забраться по твоей статуе и залезть повыше, никто из моих людей не усомнится в том, что я знаю, что делаю…

— Так никто не направлял тебя? Ты отыскала ее сама? — Хрофт придвинулся к ней слишком близко. Рунгерд почувствовала, как задыхается. Она попыталась отступить, но Древний Бог схватил ее за плечи так, что девушка едва не вскрикнула от боли.

— Да, — отчаянно бросила она в лицо Одина. — Выбрала наугад, даже не надеясь, что это — та самая.

— Та самая, — глухо проговорил Хрофт, сминая девчонку в объятиях, так что едва не хрустнули кости. — Та самая.

Горячий жар его тела и сбившегося дыхания накрыл Руни, так что от изумления она даже не попыталась вырваться. Отец Дружин прижимал ее к широкой груди, так что нагрудник из кожи снежной змеи царапал ей лицо. Но Рунгерд молчала, стоя совсем тихо, пока Древний Бог стискивал ее в могучих объятиях, словно пытаясь растворить в себе хрупкое маленькое тело девушки.

Свеча выпала из ее руки и покатилась по полу.

Это было странно — снова держать ее в руках, Свечу собственной жизни. Хрофт повертел в пальцах огарок и положил в поясную сумку. Он должен был догадаться раньше. Все это время ответ был перед глазами. Все говорило о том, что Рунгерд — та, кого он искал. Одна из Возвращенных Древних Богов. Ее острый, как диск Ямерта, не знающий усталости ум, ее нечеловеческая дерзость и желание защитить смертных — все это должно было подсказать ему. Но брандейские чародеи, что привели к нему девушку и, видимо, оказались достаточно сильны и умны, чтобы выкрасть душу одного из Древних Богов из чертогов самого Демогоргона, Соборного Мирового Духа, знали, что делали. Они поместили душу Древнего Бога в смертного. И выбрали для этого не мужчину. Воин проявил бы себя так, что не осталось сомнений — в нем говорит истинно божественное величие. Но слуги Хаоса всегда были сильными противниками именно потому, что не выбирали торных дорог и прямоезжих путей. Хитрость, изворотливость, коварство — вот то оружие, которым они владели в совершенстве. Ударить мощным и простым заклятьем, двинуть навстречу многотысячное воинство — не в духе хаоситов. А вот в построении сложных многоходовых комбинаций, в плетении — колдовством или интригой — тончайших ловчих сетей — в этом брандейским чародеям не было равных.

И Старый Хрофт, Мудрый Один попался в эту сеть, как попадается в умело расставленный силок крупная, сильная и оттого слишком уверенная в собственной неуязвимости хищная птица. Но сейчас Отцу Дружин было плевать на все козни и хитросплетения. Впервые за эоны он вздохнул свободно. Неизбывная печаль не заполняла его, одиночество не когтило душу, и раны, оставленные острыми и не знающими жалости клыками вины, затягивались скоро и легко. Там, где раньше зияла серая пустота, теперь что-то ожило. Потому что рядом была родная душа.