Шрифт:
45
5
Я рвался к свету чудно золотому, сквозь сорные земные пустыри,– Я только видел плащ вверху баг- ровый, венец горящий утренней зари. Я шел за ним, а за спиной несмело (Я слышал шум неровный и глухой) за Мною кралось шаг за шагом тело, Меня хватало цепкою рукой. И вот, когда, дрожа в негодо- ваньи, Я бросить камень был в него готов,– нездешний свет привлек Мое вниманье и незем- ные звуки голосов. Свет покрывал пожар зари напрасный – искрящийся и тухну- щий наряд, и голос Мне звучал в сияньи властный: «Где брат твой младший, где твой младший брат?» И, оглянувшись, Я увидел тело лежавшим навзничь; струйкой кро- вяной его лицо бесцветное чер- нело, его дыханье ветер взял дневной. Тогда к нему в внезапном блед- ном страхе, в мертвящем стра- хе Я к нему припал. Я разорвал крючки его рубахи – Я голову рука- ми поднимал.46
6
продолжение
Так Я сидел над телом без движенья, не выпускал из рук его руки. Над головою в бешеном стре- мленьи чертили небо звездные круги. Шар раскаленный солнца появ- лялся, мечась встречался с бледною луной... Листвою дуб высокий покры- вался, и сыпал листьев дождик золотой. Снега ложились пухлой пеленою. В дождях вставали травы и цветы. А Я еще вперял глаза с тос- кою в об'oстренные мертвые черты. Я грел его, Я грел своим дыханьем, вдыхая жизнь в полу- раскрытый рот. И вдруг прошло по жилам трепе- танье, как ропот листьев, рябь вечерних вод. И миг настал: доверчиво и смело, как к матери ребенок в полусне, ко Мне тянулось ожи- вая тело и улыбаясь удивленно Мне.47
7
Откинув голову, ресницы опустив, да, золотые длинные ресницы, про- никнуть Я стараюсь звезд при- лив, пытаюсь вспомнить челове- чьи лица. Заботы их, желаний громкий спор и чт'o они зовут в тоске грехами, как тающий причудли- вый узор, проносится дрожа перед глазами. Волнений их поющая стрела, чт'o называют «горе» или «слава» – не детская ли это все игра, случайная и шумная забава? Я забываю даже имена их увле- чений в смене их столетий. Вы любите сидеть в саду, ког- да – играют возле маленькие дети? И Я порою чувствую ее – случай- ную и временную радость смо- треть на их борьбу и торжество и заблуждений горечь или сладость. И Я бы их ласкал еще рукой и гладил волосы, веков разрушив стены, когда бы сон блаженный золотой не приковал Мои в пространствах члены.48
8
Наш путь в луне, сиянием об- витый; наш путь в полях, обрыз- ганных дождем. Он – брат по духу бледный и не сытый; я – опаленный только что огнем. Я говорю, чт'o видел Я глаза- ми, и голос мой становится чужим: Я растворяюсь в ветре над полями, внезапно Я совсем сливаюсь с ним. И под луной, в тиши полей бескрайной, все устремляясь вдаль или вперед, как будто в тьме наш разговор случайный он сам с собой задумчиво ведет.49
9
Я опрокинут точно чаша меда; прозрачный мед с моих краев течет. Мед, сохранявшийся по- томкам в род из рода, с моих краев течет в простран- ство мед. Блеск дней звенящих, плеск но- чей беззвучных! О радость, радость! Нет границ и слов... Среди лугов сверкающих и туч- ных, среди беззвучных горних облаков. О радость, радость! В золотом восторге я пал в объятья мягкие Твои. Из губ засохших крик любви исторгни, расторгни все сомкнув- шиеся дни!50
10
Лишь только ночь отбросила ру- кою со лба волос густую пелену,– Я слышу, голос мне звучит трубою и падает, вонзаясь в ти- шину: «Ты отдыхал в Моих объятьях нежных, из губ Моих ты пил сладчайший мед и прославлял Меня в стихах безбрежных, бла- гословлял Меня из рода в род. «Так знай, что этот свет и озаренье, чему тебе названий не сыскать – «лишь тусклое ночное отраже- нье, слежавшаяся стертая печать. «В сравненьи с тем, что ты, в лучах сгорая, принять еще в восторге осужден – «все это – только копия плохая и проходящий мимолетный сон».51
11
Как я могу бестрепетно гла- зами роскошный день – осенний день встречать, когда мне да- же тьма дрожит огнями и от лучей мне некуда бежать! Я, так любивший и впивавший звуки, под музыку привыкший за- сыпать, я – не могу теперь без острой муки простые звуки да- же различать. Аккорды грустные из комна- ты далекой мне скрежетом и визгами звучат. И слышу я во сне в ночи глу- бокой: ревет труба и выстрелы гремят.52
12
Передо Мной стоит вино от- крыто, обильный стол и щедрый стол накрыт. Мое же тело жалко и несыто под окнами на холоде стоит. Я звал его войти и отогреться, сажал его за трапезу свою; по- том привел к себе переодеться, в свою постель отвел его ко сну. Но было телу мало ласки этой: оно еще просило у меня, чтобы к нему вошла в фату одетой или в парчу покорная жена. Я был богат и властен той порою, но это было в власти не Моей: Мое богатство было не земное – из золотых сверка- ющих лучей. А на его сверканье и бряцанье, как им ни сыпь и как ты ни звени,– нельзя купить продажное ласканье, нельзя построить дома для семьи. Я утешал свое больное тело, Я убеждал забыть, не вспоми- нать. Пока луна в окне Моем горела, Я телу песни начал напевать. И позабыло в ласках неустанных, заботливых, настойчивых моих о снах своих причудливых и странных и устремленьях суетно земных. Теперь в Моем покое сон глубокий, сон синеокий телом овладел. Задернул полог Я над ним высокий, и вздох спокойный с губ моих слетел.