Шрифт:
82
26
Ты комнату мою собой напол- нил, скрестивши ноги и согнув хребёт. Меня твой взор волнением на- полнил, мне улыбался твой кра- сивый рот. И нежные и розовые губы ла- донью гладил я тогда своей. Просил тебя: мне будут слиш- ком грубы гортани звуки страш- ные твоей. Меня убьет огромных губ шептанье, как на скале гремящая гроза. Пускай ласкает слух твое молчанье и говорят мерцанием глаза.83
27
Приблизь лицо, Тебе шепну свое последнее наземное желанье: где зреет плод и бьется ветвь в окно, земное кончить там существованье. А до того, как жизнь Тебе отдам, пока придет свершенье огневое, снимать покос и счет вести плодам, и сыпать в пахоть семя золотое. Да будут дни последние тихи, да будет вечно тихий свет со мною. (Приблизь к моим, приблизь гла- за свои) в полях пустых над гибкою рекою.84
28
Спусти с небес свои большие руки, к глазам своим прекрасным подними, или скажи, что я за эти муки опять увижу новые огни. О, в бороде и мягкой, и пуши- стой запутаться, согреться вновь и вновь! Так, наконец, рассей же вечер мглистый и вечный день цве- тущий уготовь. Я жду, припав к земле сырой и черной, рукою серце бедное держу. С гряды тропы теряю- щейся горной взор воспаленный я не отвожу.85
29
Гроза с грозой не сходятся со- гласно: в доспехах звонких с огненным копьем, сшибаются... и все кругом безгласно, пока не грянет с туч на землю – гром. Так борет день, что утро, тень ночную; что вечер, ночь стрелой пронзает день... Открой рукой историю зем- ную, свои очки над книгою одень... И даже те истории страницы, где пели музы, лютни и мечты, кричат о споре вечном, точно птицы, звенят, как в битве копья о щиты. Затем, что каждый пивший от истоков, где зарожденье твор- ческих начал, по-свойму понял тай- ный плеск потоков, по-свойму тайну эту разгадал. А всякий, кто сходил своей до- рогой к истокам тем же, в ту же глубину и видел так же, может быть, немного, лжецом опас- ным кажется ему. Вот почему так часто рифмы роем стучат, как стрелы меткие о щит, и ритм стихов, как шаг, сомкнутым строем, как шаг солдат в открытый бой, звучит. Закрыв глаза, я тайных пил истоков, мне голос там звучал от горних гроз. Из тех глубин, от тайных тех потоков взгляд пораженный людям я принес. Кто запретит моим словам и мыслям? А враг уже ко мне из тьмы идет... Ты, кто пути, пути мои ис- числил, Ты только мой сомкнуть сумеешь рот. Мой панцырь чист и медь его сверкает; как сонца диск мой щит крутой горит; конь подо мной испуганный играет, взры- вает пыль ударами копыт.86
30
Нет, больше я не вынесу – я знаю! – в сиянии распластанного дня. Я задыхаюсь, серце я сжимаю, весь обожжонный взглядами Огня. Откуда мне извлечь такое знанье! Как охладить дымя- щийся наряд?! В крушеньи сонца, полные сверканья, на дне сознанья медленно горят. Пусть даже дни мои не прекра- тятся, мне не подняться, не на- браться сил. Глаза мои уже не за- горятся, и жизнь свою уже я пере- жил. Дар золотой, счастливый и бодрящий в день третий – муж, не ласковый жених. Губителен для трав огонь паля- щий, весной дарящий жизнью но- вой их.87
31
Слова есть бледные и легкие, как пух; есть пышные, как яр- кий хвост павлина; есть тихие, как лапки старых мух... Среди последних зов далекий «сына». Благословенье «отчее» прими; да будет мир (не гордый мiр) с тобою, и выслушай в ответ сло- ва мои, которые я от тебя не скрою. Жизнь надо мною вертится, как шар: то уплывает, тает, замирает, то, как гроза, как вспыхнувший пожар, в великолепьи, в громе налетает. И дни бегут, и вслед за ними – ночь; след попадает в след ока- меневший, стремительных шагов не превозмочь; потух покой, недавно тихо тлевший. Учусь нырять, дыханье затаив, искать на дне холодный жемчуг слова, когда ревет крушитель- ный прилив и раздробить о борт волна готова. Под взмахом плетки я учусь сливать улыбку рта с улыбкою сердечной. И я уже умею помогать себе в борьбе с тоской и мукой вечной. А если свет приблизит вновь ли- цо, дарящий свет, слепительный, дрожащий, не разорвать ничем его кольцо: не защитит ни ночь, ни день гремящий. Но так же, если в правильном пути опишет круг и скроется в туманы, – его искать, искать и не найти, хоть обойти все веры и все страны. Ни колдов- ством, под свист змеиных жал; ни пылью книг зажегкших задыхаясь... Но вот что я из опыта узнал, то падая, то снова подымаясь: равно не надо ослеплятся им, ког- да лицо не в меру опаляет; рав- но – тоской, губительной живым, когда последний отблеск потухает, но надо знать: все вертится вокруг – восходит сонце, чтоб упасть за горы: течет вода, сомкнув шумливый круг; смыка- ются и падают запоры... И каждый день, отметив сон ночной и отходя потом ко сну другому, ты ум и тело вялое омой водой, подобной току клю- чевому, чтоб, освежонный, ум не засыпал, не опускались руки без работы и вечно взор искать не б уставал в туманной дали зорь последних соты.88
32
Себя испытывать опасно и нап- расно: чт'o пользы знать бессилие свое! Так пали верные в борьбе люб- ви – несчастно; так пали храбрые, переломив копье. Пока еще считает кто-то вре- мя моих безмолвных и напрасных дней, посею я души смиренной семя в слепое лоно плоское полей. Судьба моя, я знал, необычайна, что я как гром для душной ти- шины, но подошла ко мне простая тайна холодной жизни – силы прочтены. Вот где-то здесь на пустыре, зарос- шем травою сорной, липкой беленой, оставлю скоро тело недоросшим до первого свидания с Тобой.89
33
Есть – это вечер с мудрыми глазами, с зажолкшею седою бородой, шум- ливыми – немыми деревами, чахо- точной прозрачною зарей. В окне, как в зеркале, цветут густые вишни; о чем-то в ухо шепчет ветерок. Есть – тихое вечернее затишье; мгновенье быстрое – его наземный срок. Но от него меня смятенье будит: шаги людей по звонкой мостовой, обрывки слов и смех... и это – будет, и непреклонен шаг его глухой. Из тьмы и мглы небытия слепого оно возникнет в грохоте на миг, чтобы сказать свое простое слово и умереть, как день прошедший сник. За днем и вечер стал пустым миражем. Где он сейчас, и, полно, был ли он? Луна стоит в окне моем на страже, во тьме ро- ится жизнь вторая – сон.