Собрание сочинений. Т. 1
вернуться

Чёрный Саша
Шрифт:
III
Почему-то у «толстых» журналов, Как у толстых девиц средних лет, Слов и рыхлого мяса немало,— Но совсем темперамента нет.
IV

ЧИТАТЕЛЬ

Бабкин смел, — прочел Сенеку И, насвистывая туш, Снес его в библиотеку, На полях отметив: «Чушь!» Бабкин, друг, — суровый критик, Ты подумал ли хоть раз, Что безногий паралитик Легкой серне не указ?..
V

СТИЛИЗАЦИЯ

К баронессе Аксан’Грав Влез в окно голландский граф. Ауслендер все до слова Записал из-под алькова, Надушил со всех сторон И отправил в «Аполлон»; Через месяц — деньги, лавры И кузминские литавры.
VI

ТОНКАЯ РАЗНИЦА

Порой вам «знаменитость» Подаст, забыв маститость, Пять пальцев с миной льва. Зато его супруга (И то довольно туго) — Всегда подаст лишь два.
VII
Немало критиков сейчас, Для развлечения баранов, Ведут подробный счет опискам… Рекомендую в добрый час Дать этим мелким василискам Губернский титул «критиканов».
VIII

В АЛЬБОМ БРЮСОВУ

Люди свыклись с древним предрассудком (Сотни лет он был бессменно свят),— Что талант не может быть ублюдком, Что душа и дар — сестра и брат. Но теперь такой рецепт — рутина И, увы, не стоит ни гроша: Стиль — алмаз, талант, как хвост павлина, А внутри… бездарная душа. <<1912>> <1922>

«Жестокий бог литературы!..» *

Жестокий бог литературы! Давно тебе я не служил: Ленился, думал, спал и жил, — Забыл журнальные фигуры, Интриг и купли кислый ил, Молчанья боль и трепет шкуры И терпкий аромат чернил… Но странно, верная мечта Не отцвела — живет и рдеет. Не изменяет красота — Все громче шепчет и смелеет. Недостижимое светлеет И вновь пленяет высота… Опять идти к ларям впотьмах, Где зазыванье, пыль и давка, Где все слепые у прилавка Убого спорят о цветах?.. Где царь-апломб решает ставки, Где мода — властный падишах… Собрав с мечты душистый мед, Беспечный, как мечтатель-инок, Придешь сконфуженно на рынок, — Орут ослы, шумит народ, В ларях пестрят возы новинок, — Вступать ли в жалкий поединок, — Иль унести домой свой сот?.. 1912

НЕВОЛЬНАЯ ДАНЬ

ПЕСНЯ СОТРУДНИКОВ САТИРИЧЕСКОГО ЖУРНАЛА *

Поэт. Погиб свободный смех, А мы живем… Тоска в глазах у всех — Что мы споем? Все. Убежав от мертвой злобы, Мы смеялись — ой-ли-ла! Открывалось дно трущобы И чуть-чуть яснела мгла. Но известные утробы Съели юмор — ой-ли-ла! И, исполнен хилой злобы, Юмор стонет, как пила. Художник. Голова горит от тем, Карандаш остер и тонок, Лишь художник тих и нем, Как спеленутый ребенок… Юморист. Врешь! Ребенок Из пеленок Буйно рвется и кричит, А художник, Как заложник, Слышит, видит… и молчит. Поэт. Звени, мой стих, и плачь! Мне хуже всех — Я должен, как палач, Убить свой смех… Все. «Смеха не надо бояться», В смехе последний оплот: Не над чем разве смеяться? Лучше без слов задыхаться Чадом родимых болот? Юморист. Вопрос гораздо проще — Онисказали: «нет!» Друзья, вернемся к теще — Невиннейший сюжет… Все. Он прав — играть не стоит в прятки, Читатель дорогой! Подставь чувствительные пятки И, знай, брыкай ногой. Поэт(запевает). Зять с тещей, сидя на ольхе, Свершали смертный грех… Смешно? Хи-хи. Смешно? Хэ-хэ. Греми, свободный смех! Все. Ноги кверху! Выше, выше… Счастлив только идиот. Пусть же яростней и лише Идиотский смех растет. Превратим старушку-лиру В балалайку. Жарь до слез! Благородную сатиру Ветер северный унес… <1908>

НЕВОЛЬНОЕ ПРИЗНАНИЕ *

Гессен сидел с Милюковым в печали. Оба курили и оба молчали. Гессен спросил его кротко, как Авель: «Есть ли у вас конституция, Павел?» Встал Милюков. Запинаясь от злобы, Резко ответил: «Еще бы! Еще бы!» Долго сидели в партийной печали. Оба курили и оба молчали. Гессен опять придвигается ближе: «Я никому не открою — скажи же!» Раненый демон в зрачках Милюкова: «Есть — для кадет! А о прочих ни слова…» Мнительный взгляд на соратника бросив, Вновь начинает прекрасный Иосиф: «Есть ли»… но слезы бегут по жилету — На ухо Павел шепнул ему: «Нету!» Обнялись нежно и в мирной печали Долго курили и долго молчали. <1909>

БАЛЛАДА *

(«Устав от дела, бюрократ…»)

Я позвал их, показал им пирог и предложил условия. Большего им и не требовалось.

Ж. Ж. Руссо. «Эмиль»
Устав от дела, бюрократ Раз, вечером росистым, Пошел в лесок, а с ним был штат: Союзник с октябристом. Союзник нес его шинель, А октябрист — его портфель… Лесок дрожал в печали, И звери чуть дышали. Вдруг бюрократ достал пирог И положил на камень: — Друзья! Для ваших верных ног Я сделаю экзамен — За две версты отсель, чрез брод, Бежите задом наперед. И кто здесь первый будет, Пирог себе добудет. Ушли. Вот слышен конский топ, И октябрист, весь в мыле, Несется к камушку в галоп — Восторг горит на рыле! — Скажи, а где наш общий брат? — Спросил в испуге бюрократ. — Отстал. Под сенью ветел Жида с деньгами встретил… — А где пирог мой? — Октябрист Повел тревожно носом (Он был немножко пессимист По думским ста запросам). Но бюрократ слегка икнул, Зачем-то в сторону взглянул, Сконфузился, как дева, И показал на чрево. <1909>

ЦЕНЗУРНАЯ САТИРА *

Я видел в карете монаха, Сверкнула на рясе звезда… Но что я при этом подумал — Я вам не скажу никогда! Иду и — наткнулся на Шварца И в страхе пустился бежать… Ах, что я шептал по дороге — Я вам не решаюсь сказать! Поднялся к знакомой курсистке. Усталый от всех этих дел, Я пил кипяченую воду, Бранился и быстро хмелел. Маруся! Дай правую ручку… Жизнь — радость, страданье — ничто! И молча я к ней наклонился… Зачем? Не скажу ни за что! <1908>