— Глуп ты, Епифан, хоть и возле князя своего рядом ходишь. Сам ведаешь, что я роту князю Глебу давал и порушить ее мне совесть не велит. К тому же, — помолчав, веско добавил он, — злато это рудою алою людишек безвинных полито. То даже не Иудины сребреники будут, а Каиновы.

— Это как же? — поначалу не понял Епифан, но Константин, сразу сообразивший, какое страшное обвинение выдвинул против него братец Глеб, приказал стременному отстать, желая поговорить с сотником подробнее и наедине.

— Стало быть, Каин я? — переспросил он Стояна.

— А то кто же? Чай, не чужими тебе князья были, что под Исады съехались, а братанами доводились. Изяслав же с Глебом Володимеровичем так и вовсе самобраты [39] . Будь ты в моей воле, я бы тебя, княже… — Он замешкался, и Константин пришел ему на помощь, предположив уверенно:

— Казнил бы прилюдно, нет? Или распял бы?

Сотник хмыкнул.

— Чести много. Ишь чего захотел, как Исус Христос жизнь окончить. Это не по тебе.

— Тогда что же? — не отставал Константин.

— А как господь бог поступил. Лишил бы всего, но жить оставил. Сдается мне, лучшей муки не выдумать — чтоб ты все остатние лета, кои прожить еще доведется, и до самой своей смертушки братьев Авелей вспоминал. Я-то поначалу, когда услыхал о таком, не поверил…

— Так ты сам не был в Исадах? — перебил его Константин.

— В Рязани я оставался, — пояснил Стоян. — Там и услыхал весть страшную.

— От Глеба, поди? — прикусил губу Константин.

— От него, от князя нашего. Он у нас, конечно, тож не медом мазанный. Иной раз таковское сотворит, что хучь беги. Однако до душегубства своих единокровных, яко ты, не додумался.

— А князю своему ты крепко веришь? — осведомился Константин. — Ведь он и солгать мог.

— Мог, — не стал возражать сотник. — Да я потом и тех, кто там был, поспрошал. Истинную правду на сей раз сказывал наш князь. К тому ж мне самолично Изяслава зрить довелось, како его на ладье в колоде повезли [40] в Пронск. Сказывали, твой боярин Куней его и порешил. — Он вдруг резко повернулся к князю: — Али вновь не так?

— Про Кунея да, тут спорить не буду, — согласился Константин. — А про то, кто его самого порешил, не сказывали тебе?

— Так князь наш собственною десницей самолично зарубил гадюку.

— Да нет, не Глеб, — возразил Константин.

— Ну, может, и приврал чуток. Так ведь оно и не больно-то важно, кто именно суд правый свершил, — буркнул он и отвернулся от князя.

— Может, и неважно, — хмыкнул Константин. — А если это я сам был, тоже неважно?

Сотник вновь резко повернулся к нему. Какое-то время оба молчали, пристально вглядываясь друг в друга, затем, кашлянув, Стоян охрипшим голосом осведомился:

— Стало быть, как же? Выходит, одного ты пожалел? Или начал черное дело, да раскаялся? — И тут же успокоился от здравой логической мысли, пришедшей в голову, и уже обычным голосом иронично заметил: — Обеляешь себя? Токмо зачем?

Константин обернулся. Метров десять, не меньше, отделяло их от остальных всадников, и можно было идти на откровенный разговор.

— И правда, зачем мне перед тобой-то тень на плетень наводить, — согласился ожский князь. — Просто напраслину на меня князь твой возвел, и уж очень обидно стало. Я тебе больше поведаю: не Каина ты в Рязань везешь, а Авеля.

— Так ведь живой ты, — логично возразил сотник.

— Ну будущего Авеля, — быстро поправился Константин. — А вот везешь-то как раз к Каину, ибо на его руках кровь братская застыла, не на моих.

Сотник недоверчиво усмехнулся.

— Я понимаю, что ты мне не веришь, — продолжал Константин, нимало не смутившись этой презрительной усмешкой. — Но предлагаю проверить. Сейчас я тебе расскажу, что да как было на самом деле, а потом ты по одному подзовешь к себе моих людей и тихонько расспросишь их. А теперь слушай. — Он чуть замялся, не зная с чего начать, но потом нашелся: — О том, что Глеб задумал, я узнал случайно, причем уже по дороге в Исады. Бояре мои с ним, это правда, в сговоре были, а дружина, знаешь, наверное, на мордву ушла. Будучи в опаске, порешил я следующее…

После подробного рассказа Константина о случившемся — только про гранаты он не стал говорить — сотник долго молчал, напряженно посапывая, затем, искоса взглянув на князя, заметил:

— Дабы проверить, что не поклеп ты на князя Глеба возвел, вам бы свод [41] учинить.

— Я же сказал, людей моих опроси, коли мне самому веры нету, — напомнил Константин о своем предложении.

— Ну это вы и сговориться могли, — не согласился Стоян.

— Могли, но только в главном, в сути, тогда остальное обязательно не сойдется, — возразил Константин. — К тому же не до того нам было. Я ведь, когда от погони Глебовой ушел, все эти дни полумертвым в дубраве провалялся. Если бы не волхв, то и вовсе помер бы.