Шрифт:
Советская армия наступает. Нависшее свинцовое небо озаряют сполохи реактивного огня. Необозримое поле покрыто атакующими, выплевывающими металл танками, бегущими за ними автоматчиками, кострами пораженных машин и распластанными фигурками погибших.
Низко над полем проносятся волна за волной штурмовики «Илы». В воздух, клубясь, поднимается горящий бензин. Черный дым, языки огня, дикий голос войны…
Здесь должно возникнуть ощущение, что огненный вал катится на запад, защищая непосредственно высокие вязы и двух мальчишек на них, их книги и их фрегаты.
Черноглазый скуластенький Ильгиз Гайнуллин читал роман Джека Лондона «Мятеж на «Эльсиноре».
– Ну, так я и знал… – шептал он. – Нечестный прием… Это нечестно…
Не отрываясь от книги, он прицелился в кого-то из увесистого кольта и едва удержался на своей ветке.
Его друг и единомышленник крутолобый и белобрысый Петя Громеко был поглощен путешествием капитана Дюмон-Дюрвиля.
– Будьте осторожны, капитан… – бормотал он. – Подумайте хорошенько…
– Внимание, танки! – вдруг вскричал он, вскочил и под порывом ветра полетел вниз, едва успев зацепиться за веревочную лестницу, которая спускалась с его «реи».
По этой лестнице он соскользнул вниз, за угол террасы, где видна была свежевырытая яма с двумя лопатами и киркой на дне.
– Гизя, танки! – крикнул он вверх.
Его друг тоже спустился вниз и спокойно скомандовал:
– ПТР на линию огня!
– Боезапас кончился! – крикнул Петя.
– Готовить гранаты! – рявкнул Ильгиз.
– Мало гранат, мало патронов, – забормотал Петя, вглядываясь вдаль. – Что делать? Спокойствие, капитан! У нас остались еще наши шпаги, капитан! Вперед! За Родину! Ура!
– Мы спина к спине у мачты против тысячи вдвоем! – восторженно запел Ильгиз.
…В воображении ребят на полуосыпавшийся бруствер окна поднялись для последней контратаки израненные бойцы, и среди них, бойцов Великой Отечественной, шли герои традиционных приключенческих книг – мушкетеры, капитаны и охотники…
…Ребята вновь карабкаются вверх по «вантам».
Гудят, трещат, посвистывают большие деревья. Качаются на них мальчишеские фигурки.
Под ними до горизонта раскинулся большой и старый волжский город, в котором за несколько веков образовалось невероятное смешение архитектурных стилей: восточный и русский, дворянский ампир и ранний модерн, конструктивизм и бараки военных лет.
В улицах мелькают картинки быта этого тылового города. Спокойно шествует по тротуару детсадовская группа. У ворот госпиталя останавливается «студебеккер». В кузов прыгают вылечившиеся от ран солдаты. Их провожают товарищи в серых сиротских халатиках, медсестры и военные врачи. Ползет переполненный дряхлый трамвай, на борту которого плакат – в извивающуюся деформированную свастику с четырьмя физиономиями Гитлера руками трех союзников – советской рукой, британской и американской – вонзен беспощадный штык.
«Добьем фашистского зверя в его собственной берлоге!»
На несколько мгновений возникает карта Европы 1945 года. Светлая краска стремительно заливает многострадальный континент. Клинья Советской армии врезаются в территорию Германии. Англосаксы наступают во Франции и Италии. Катастрофически быстро уменьшается шагреневая кожа фашистского рейха.
Среди сонма разномастных крыш под самыми вязами выделяется крыша диковинного двухэтажного дома-особняка, крыша с мансардами, чугунными решетками, причудливыми флюгерами, высокими печными трубами, похожими на тотемные столбы, с безносой скульптурой античного юноши, с обшарпанной копией нотр-дамской химеры, с глобусом, в северный полюс которого вцепился ужасными когтями однокрылый орел… Остатки былой роскоши, типичная купеческая эклектика начала века.
Именно на эту крышу сейчас по «вантам, реям и лианам», словно неведомый еще им Тарзан, стремительно спускаются Петя и Ильгиз.
– Эй, герцог Гиз! – кричит на лету Петя.
– Иду, мастер Пит! – отзывается Ильгиз.
Петя первый опустился на крышу, и, когда появился Ильгиз, он стоял, опершись на химеру, задумчивый, словно философ древности.
– Послушай, Гизя, – сказал он, – а ведь наш дом на три четверти сделан из мрамора, а?
– Точно, из мрамора, – подтвердил Ильгиз.
– По сути дела, это настоящий дворец, – проговорил с загадочным блеском в глазах Петя.
– Точно, дворец, – сказал немногословный герцог.
– Надо же, в Ленинграде, где столько дворцов, я жил в обыкновенном доме, а в эвакуации попал во дворец! В настоящий дворец! – блеск в глазах Пети становился все ярче и все таинственней.
– Тебе, Петька, вообще повезло. Такая труба! – с некоторой долей зависти сказал Ильгиз и посмотрел на самую большую, самую импозантную дымовую трубу.