– Я еще в Ленинграде до эвакуации ходил в английскую группу. – Петя закружил вокруг гостя. – Марина скоро придет. Садитесь, Малахитов. Пистолет при вас? Дадите подержать?

Под энергичным этим напором Малахитов присел к шаткому столу, извлек маленький изящный пистолет, вынул из него обойму и протянул мальчику.

– Обещали ведь научить стрелять, – укоризненно сказал Петя.

– Да зачем тебе стрелять? Война кончается, – усмехнулся Малахитов.

– А вдруг снова? – Петя прицелился в потолок, в пятку мраморному купидону.

– Больше уже не будет, – уверенно сказал моряк.

– Как это не будет? – опешил мальчик. – Никогда?

– Никогда, – сказал Малахитов.

– Жаль! – воскликнул Петя.

– Что ты болтаешь? – нахмурился моряк.

– Но ведь это же несправедливо, Малахитов! – зачастил Петя. – Вы старше меня на какой-то десяток лет, а уже так здорово повоевали. Вам повезло, Евгений!

– Да, повезло, – усмехнулся моряк, хотел было что-то сказать, но замолчал: природная сдержанность взяла свое.

Откинув занавеску, в жилище влез молодой цветущий, но слегка прихрамывающий гигант в дорогом драповом пальто и флотской бескозырке, физиономия, как говорится, кирпича просит.

– Категорически приветствую, – прогудел он и не очень-то добрым взглядом окинул Малахитова.

– Целюсь в пятку, Мамочко! – крикнул ему Петя.

– Намекиваешь? – по лицу гиганта бродила смутная улыбочка, в которой чувствовалась сдержанная, но очень мощная наглость.

Он наклонился к Малахитову и тихо спросил, мигнув на револьвер:

– Трофейный? Хочешь литр ректификата?

– Н-нет, – растерянно пробормотал Малахитов. – Это не трофейный.

– «Старшине II статьи Евгению Малахитову за храбрость», – прочел Петя надпись на пистолете.

– Полтора литра потянет? – тут же спросил гигант.

– Кстати, познакомьтесь, – светским тоном сказал Петя. – Борис Мамочко, бывший морской пехотинец, ныне инвалид войны и администратор здешнего цирка. Кстати, может быть, вы однополчане? Кстати, ведь вы, Мамочко, тоже высаживались в Керчи? Кстати, не там ли вас ранили в пятку? Кстати, Малахитов, как назывались те каменоломни?..

– Аджимушкайские каменоломни, – сказал Малахитов и скромно спросил Мамочко: – Вы в чьем отряде высаживались?

– Об этом я не рассказываю, – сердито и со значением сказал Мамочко. – А где Марина, Петяй?

– Должен вас огорчить – ушла, и очень надолго.

– Ничего, подожду.

– Вы будете слишком долго ждать, сэр, – зловеще протянул мальчик, прыгнул в камин и оттуда прицелился в Мамочко.

– Ничего, над нами не каплет, – задрав драповые полы, гигант прочно уселся на табурет и утвердил в ногах солидный портфель. Щелкнул пальцем по грудной клетке скелета. – А жмурик зачем?

– Марина анатомию учит, – сказал Петя.

– Хочешь в цирк? – вдруг спросил гигант.

– Еще бы не хотеть! – закричал мальчик.

– Приходи с сеструхой. – Мамочко усмехнулся. – Посажу в генеральской ложе.

Вдруг из камина донесся гулкий, с перерывами, явно условный свист, и Петя застыл, «сделал стойку».

– Петька-а! В шта-а-аб! – прогудела труба.

– Это еще что за леший? – повернулся к камину Мамочко.

– Смотрите, смотрите! – закричал Петя, показывая в окно. – Какие девушки военные идут!

– Где?

Оба молодых человека ринулись к окну, а мальчик – в камин и мгновенно, словно нечистая сила, вознесся, скрылся в трубе, только мелькнули дырявые подошвы.

Малахитов и Мамочко вернулись к столу. Мамочко взял оставленный Петей пистолет, посмотрел на Малахитова прищуренными глазами.

– Два литра?

– Ну-ка, отдайте, – тихо сказал Малахитов.

– А если не отдам?

– Отдадите…

Мамочко, секунду пощупав его глазами, бросил пистолет. Малахитов поймал его, вставил обойму и сунул в карман. Оба моряка заняли свои места у стола и погрузились в молчание.

В сумерках на полуразрушенной террасе собралась тимуровская команда. При слабом свете керосиновой лампы штаб выглядел в достаточной степени таинственно: на стене вырисовывались горн, барабан, спасательный круг с надписью «Верность», карта Европы с обозначенными флажками линиями фронтов. В углу отсвечивали тяжелые складки знамени с пикой и золотыми кистями.

Входящие ребята сваливали у стены тазы, кастрюли, примусы, краны, куски труб… Лишь Петя и Ильгиз вошли с пустыми руками.