Шрифт:
– Я же не виновата… – забормотала девочка, – я же не виновата, что у меня в метрике написано Электрификация Мира Петровна Кущина… Это папка так записал, он электрик… меня Эля зовут, Эльмира…
– Ну ладно, ладно, не реви… – сказал Петя, – ну не буду я тебя звать Электрификацией… ну, не реви же! Ну, подумаешь, какое дело – имя! Я, например, думаешь, просто Петр? – он украдкой усмехнулся. – Мое полное имя Песни Труда Семенович.
– Правда? – Эльмира вытерла глаза.
– А что я, вру? – вопросом на вопрос ответил Петя.
Эльмира встала и потянулась к Петиной ноге.
– Песни Труда, давай дружить? – простодушно предложила она.
– Еще чего! – испуганно гаркнул мальчик, но, заметив огорчение на ее лице, поправился: – Может быть, соблаговолите, миледи, иногда подниматься на мостик «Астролябии»…
– Конечно, соблаговолю! – воскликнула девочка и тут же, как бы подхваченная вдохновением, спросила: – А о чем ты мечтаешь, Песни Труда?
Петя поморщился, но все-таки ответил:
– Хотел бы быть на десяток лет старше… на фронт… летчиком или десантником… но, учти, я об этом не люблю трепаться…
– Понимаю, – прошептала Эльмира.
Снизу с улицы донеслась песня:
Ночь коротка,Спят облака.Покидая ваш маленький город…– Марина возвращается, – сказал Петя. – Пока, Эль… Эльсинора…
Он махнул рукой и быстро исчез в трубе.
– Эльсинора, – вздохнула счастливая Эльмира. – Леди Эльсинора… Старший сержант Эльсинора Кущина… фронтовая подруга…
Между тем в каморке под лампой все еще сидят Мамочко и Малахитов. Мамочко с той же загадочной блуждающей улыбкой барабанит пальцами по столу. Малахитов, словно окаменев, смотрит на потолок, на жирненькую ножку купидона.
– Вот такие пироги, – нарушает тягостное молчание Мамочко.
– Н-да-а-а… – соглашается Малахитов.
Входит Марина, и молодые люди тут же вскакивают.
– Господи! И вы еще здесь! – восклицает девушка. – А ну-ка, марш, марш! Мне анатомию учить.
– Я вам книжки, Марина, принес, какие вы просили… – по глазам Малахитова видно, что влюблен, влюблен окончательно и бесповоротно.
– Спасибо, Женечка, – тепло говорит Марина. – Но вы же в госпиталь опоздали к отбою.
Кажется, она тоже неравнодушна к скромняге-морячку.
Между тем Мамочко деловито выкладывает из портфеля банки мясной тушенки, сало «лярд», яичный порошок, сгущенное молоко… словом, невиданную по тем временам роскошь.
– Я, Маринка, насчет жранины. По-соседски. Может, чего сгодится? – как бы между прочим говорит он.
В глазах Марины при виде такой невероятной снеди появляется безумный огонек, но она берет себя в руки и почему-то басовито хохочет.
– Да вы с ума сошли, Мамочко! Где это так отоварились? Ну-ка, коробейник, собирайте товар! Марш, марш, мальчики!
Гости – хочешь не хочешь – направляются у выходу, как вдруг из камина раздается голос Пети. Он, оказывается, давно уже там сидел.
– Товарищи моряки, а что бы вы сделали, если бы кто-нибудь из вас лично поймал Гитлера?
– Обыскал бы, – не задумываясь, выпаливает Мамочко.
– Передал бы командованию, – усмехается Малахитов.
Марина выпроваживает их и задергивает занавеску.
Ночь. Тени деревьев раскачиваются на стенах, на «высокохудожественном» потолке мраморного дома.
Под сводами палаццо за бесчисленными перегородками и ширмами, в бедных своих гнездах спят уставшие за день люди.
В лабиринте каморок, углов и изогнутых коридорчиков то тут, то там мелькают разрозненные части былого купеческого роскошества: срезанная пополам фанерной стенкой кариатида, японского стиля витраж, лампа на витой медной ноге.
Слышится храп, сонное бормотание, где-то плачет ребенок… заунывное с ноткой отчаяния баюканье… чей-то страждущий стон… скрип пружин…
Марина лежит с открытыми глазами, руки закинуты за голову. Еле слышно девушка что-то подсчитывает:
– …восемь дней… триста двадцать… мыла три куска… ну, у Ольги сотен пять… еще часики… нет, не хватит все равно…
– Марина, как ты думаешь, Гитлер – человек?
– Конечно, нет, – не задумываясь, машинально отвечает девушка и спохватывается: – Ты чего не спишь?
Петя приподнимается на локте. Глаза его поблескивают в темноте, голос очень серьезен.
– Знаешь, мы с ребятами все время думаем… Когда Гитлера поймают, какую ему присудят казнь?
– Расстрел, наверное, – говорит Марина.