– Ты догадлив, – хвастливо подтвердил Домициан.

Иногда он умудрялся всадить и по паре стрел с каждой стороны головы животного и тогда они действительно напоминали ветвистые рога.

Два охотника, склонив голову перед императором и не поднимая глаз, поднесли ему лук и стрелу. Он принял оружие, вставил стрелу, сделал захват тетивы тремя пальцами, защищенными кожаным напальчником – так он обычно стрелял «на меткость» – и вывел лук на цель. Тетиву до поры не натягивал, иначе рука устанет еще до выстрела; ожидал, когда животное выбьется из сил и замрет.

Наконец, лань затихла, и Домициан начал тягу. Было видно насколько тверда его рука – тетиву натягивал равномерно до тех пор, пока она не легла во впадинку на его слегка раздвоенном подбородке, а наконечник стрелы не коснулся указательного пальца на левой руке, сжимающей лук. В тот же момент он плавно распрямил пальцы. Стрела ушла с негромким шорохом, слегка закручиваясь, и впилась в левую сторону головы животного, туда, где должен был находиться второй рог. Лань высоко подпрыгнула на всех четырех ногах и бешено замотала головой.

Бросив победный взгляд на своих немногочисленных зрителей, издавших торжествующие воз¬гласы, Домициан отшвырнул лук. Отойдя еще на двадцать шагов, он приказал подать ему тяжелый бриттский лук с размахом плечей в рост человека и увесистую, никак не меньше полфунта, стрелу.

Обреченное животное, выбившись из сил, замерло. Только бока ходили ходуном, а круглые глаза, похожие на созревшие сицилийские сливы с мольбой взирали на своих истязателей.

На этот раз император не стал выжидать удобный момент и сходу сделал выстрел. Стрела пронзила грудь и сердце несчастного животного. Передние конечности подломились, и лань рухнула на колени, словно прося пощады у своего палача; еще через миг замертво повалилась на траву.

– Ну что скажешь, Секунд? – спросил император, подходя к мужчинам и на ходу скидывая с левой руки кожаную крагу, защищающую от ударов тетивы.

– Нет равных тебе в искусстве владения луком, государь, – ответил Секунд с поклоном.

– Надеюсь, ты останешься разделить с нами ужин и отведать оленины, Петроний? Кстати, не пройти ли нам в дом?

Не дожидаясь согласия, император прошел во дворец. В зале для приемов Домициан опустился на ложе, расположенное в центре, и сделал приглашающий жест.

– Будь добр, утоли голод закусками, покуда готовится мясо. – Он указал в сторону греческого столика на изящных бронзовых ножках, оканчивающихся козьими копытцами. – Тут всего понемногу: вот устрицы, мои любимые, лукринские, а это – тарентские, заливное из халкедонского тунца... еще вот... рекомендую холодное из жареного дрозда, жаворонки под соусом из трюфелей и замечательное рагу из языков фламинго. Отведай, раздели с нами скромную трапезу. И прошу тебя, чувствуй себя свободно, располагайся с удобством. Говорят, ты много трудишься? Не стоит в твоем возрасте перегружать себя непомерной работой… Иногда полезно и отдохнуть.

– Да, государь, работать приходится много.

– Похвально! Ты заслуживаешь награды за свое усердие. Этим похотливым свиньям, магистратам, научиться бы работать с таким же рвением, как наши старики! – Он сделал ударение на последнем слове. – Но слушаю тебя, ты просил о встрече. Надеюсь, пришел сообщить что-то приятное?

– Боюсь, что сегодня у меня не самые хорошие новости, мой господин, – молвил Секунд.

– Sic! Ты знаешь, как поступали наши предки с теми, кто приносил плохие вести, Петроний? – воскликнул, нахмурившись, Домициан, но тут же успокоил преторианца: – Это шутка, шутка. Можешь быть спокоен. У нас республика, и каждый имеет право говорить всё, что пожелает. Вот Луций подтвердит.

Он кивнул в сторону тайного советника. Секунд тоже повернул голову. Луций пристально, не мигая, смотрел на Секунда. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего.

– Не так ли, Луций? – нетерпеливо повторил император.

– О да, государь! В нашей республике всякий гражданин имеет право...

Луций не договорил, какие именно права имеют граждане Империи, остающейся республикой только на бумаге, и со стороны показалось, что сделал он это намеренно.

– Так говори же, Петроний, говори, не тяни – что плохого случилось сегодня в нашем городе. Заметь, Луций, в последние дни мне приносят одни плохие вести. И это в разгар праздников, когда у меня положительно не хватает времени выслушивать даже хорошие.

Он сардонически рассмеялся и посмотрел на обоих, приглашая посмеяться вместе над его шуткой. Они послушно рассмеялись.

– Боюсь прогневить государя, но не соизволит ли он выслушать меня наедине, – попросил Секунд, когда Домициан сделал знак продолжать.

– Это лишнее, – нахмурился император. – Ты знаешь, префект, что Луций обеспечивает мою безопасность, и я все равно должен буду передать ему то, что ты мне сообщишь. Так говори же, не медли!

Мгновение Секунд колебался. Ему страшно не хотелось говорить при Луции. Он знал – хитрый лис чует любую фальшь за милю. Он славился как человек, способный проникнуть в самые сокровенные мысли собеседника, и знал о гражданах Рима больше, чем они о себе сами. Недаром занимал эту особую, не прописанную нигде должность.