– Изволь, – Секунд вытащи из-под тоги свернутый в трубку кусок пергамента и передал его Луцию.

Император продолжал что-то бессвязно бормотать. Он услышал то, что хотел услышать, и теперь, распалив себя, гневно воскликнул:

– О-о! Теперь я понимаю, почему он сменил имена своим мальчишкам на Веспасиана и Домициана. Коварный ублюдок, он хотел, чтобы я прослезился от умиления, усыновил их и сделал своими наследниками! Мне говорили... мне не раз говорили – он открыто хвастался своим родством со мной. А теперь замыслил убить меня!

Всё время, пока император накачивал себя ядом ненависти, Луций внимательно изучал пергамент, переданный ему Секундом. Он понимал, насколько опасен префект, за которым стояла реальная сила – преторианский корпус из четырнадцати отборных когорт, расквартированных здесь, под боком, прямо в Риме. И, разумеется, не поверил ни единому его слову, но сделал еще одну попытку не дать императору пойти по заведомо ложному следу. Оторвавшись от письма, он спросил Секунда нарочито вежливым тоном:

– Позволено ли мне будет узнать, как попал в руки уважаемого префекта столь важный сколь и удивительный документ?

– Я уверен, что такому умному человеку, как ты, Луций, должно быть известно, что купить за деньги можно всё. Например, слуг, – уклончиво ответил Секунд.

– Это мне хорошо известно. Но мне известно также и то, что бывают неподкупные слуги, – не обращая внимания на явные старания окружить эту историю ореолом таинственности, бросив многозначительный взгляд в сторону императора, промолвил Луций. Но тот, казалось, не заметил этого.

– Ну что ты, – усмехнулся префект, с удовольствием продолжая разыгрывать партию, – просто неподкупность сто;ит дороже.

– Что там написано, Луций? – нетерпеливо перебил их Домициан и протянул руку с раскрытой, обращенной вверх ладонью.

– Изволь, государь, ознакомиться, – ответил тайный советник и с поклоном передал папирус в царственную тонкую длань. – Здесь говориться о том, что император будет отравлен и сделать это должен некто носящий имя Скарабей.

– Кто это, Скарабей?

– Это наверняка кличка, государь.

– А кому адресовано послание?

– Здесь об этом не сказано, государь.

– И когда же они замыслили совершить свое злодеяние?

– Об этом тоже умалчивается.

– Так... – озадаченно протянул Домициан. – У кого ты добыл папирус, Петроний?

– У раба твоего двоюродного брата. Он прислуживает ему в спальне.

– Луций, немедленно приведите мне этого раба! Я допрошу его сам.

– Разве мой господин не предоставит мне заняться расследованием этого дела? – удивился Луций.

– Если ближайший советник не ведает, что за моей спиной замышляют убить меня, приходится самому позаботиться о своей безопасности.

– Но у меня другие сведения, государь, – Луций покосился на префекта, – и мне необходимо проверить...

– Я лично хочу допросить мальчишку! – перебил его Домициан. Голос его сорвался на визг. – И этого подлого предателя, Клемента, притащите ко мне... – Он замолчал, потом задумчиво промолвил: – Нет... Думаю, пока ничего не нужно ему говорить. Сначала мы допросим раба, чтобы этот негодяй не вздумал отпираться.

– Как будет угодно моему повелителю, – ответил Луций, покорно склонив голову.

 Он хорошо изучил императора за годы службы и понял: что бы ни произошло – Клемент обречен. Он не любил этого ленивого, ничтожного человека, к тому же ходили слухи, что тот примкнул к иудеям. Интуиция подсказывала: Клемент не причём. Жаль только, это может повлиять на его собственное расследование, но надо надеяться, не роковым образом.

«Посмотрим, Петроний Секунд, уважаемый префект, не навлек ли ты несчастья на свою голову?» – пронеслось в голове у тайного советника. Вслух же он сказал, обращаясь к преторианцу и все еще пытаясь перехватить ускользающую из рук инициативу:

– Мы весьма благодарны за бдительность, префект, и не замедлим проверить твою версию.

Но Секунд не был бы префектом претория, если бы позволил врагу так легко завладеть театром военных действий. Не удостоив вниманием последние слова Луция, он обратился к императору:

– Позволь преподнести тебе скромный подарок, государь?

И с поклоном, недостаточно низким, чтобы быть истолкованным как свидетельство обожествления, но достаточно низким для того, чтобы не лишиться головы, он выставил перед императором уже знакомый футляр, который загодя внесли рабы.