Собравшийся в таверне народ разделился на сторонников и противников усопшего императора. Но надо признать, двери были открыты для всех: и те и другие еле сдерживались от снедающего их желания выразить свое отношение к такому заметному событию.

— Что ни говори, а Домициан был хорошим императором, — делился один солдат со своим товарищем, отхлебнув немного вина из кубка.

— А какие раздачи он проводил, как награждал солдат, — тяжело вздыхая, поддержал его приятель.

— Только и думаете, что о своем собственном кошеле! — проворчал Симон. — Вы лучше вспомните, сколько крови пролил ваш «хороший» император. По одному только закону об оскорблении Величества и измене умертвили сотни достойных людей... Да и весь их род... Грабили провинции, за их счет столица тонула в роскоши и чревоугодии. А что они сотворили с моим несчастным народом!..

— Ты опять за свое, Симон, — подошел к беседующим хозяин таверны Телеф. — Зато был порядок! И не забудь, если бы он не запретил кастрацию, то кое-кому весьма не поздоровилось бы. Твоим соплеменникам заодно обрезали бы и еще кое-что.

Он развернулся и хитро подмигнул посетителям. Раздался дружный хохот, а когда все успокоились, Телеф снова повернулся к обиженно примолкнувшему Симону и примирительным тоном предложил:

— Будет тебе, не обижайся… Скажи-ка, не налить ли тебе еще вина?

— Эй, Телеф, — раздался пьяный возглас с противоположного конца длинного стола, — налей-ка лучше еще старику Полибию. А я расскажу как это было.

— У тебя уже язык заплетается, — укорил его Телеф.

— Клянусь молниями Зевса! Мой язык еще способен преодолеть дневной переход в доспехах и с полной поклажей, юнец, — возмутился уже порядком осоловевший ветеран. — И не тебе судить, сколько еще может выпить доблестный отставник! Наливай!

— Как знаешь, — сдался Телеф, наливая старику.

Раскрасневшийся Полибий, отхлебнув, начал свой рассказ:

— Я слышал своими собственными ушами, что рассказал на Форуме у храма Весты один солдат. Дело было так... Во дворец ворвался отряд заговорщиков под предводительством воина великанского роста, сильного, как добрая центурия, и рассеял стражу в мгновение ока. Охранявшие императора отборные преторианцы падали от ударов его меча, как колосья под серпом жнеца. Он ворвался в опочивальню, но встретил бешеный отпор. Принцепс... — Полибий снова приложился к кубку и продолжил: — Наш доблестный император положил почти всех нападающих, но силы были неравны, неоткуда было ждать помощи и он пал, заколотый копьем. — Он жестом показал, как это произошло. — Но, клянусь Марсом, он был отважным воином, что неоднократно доказывал в битвах...

— Всё было не так, клянусь всемогущими богами! — жарко возразил наемник-дакиец со шрамом через всё лицо. — Он не выиграл ни одной военной кампании... Даже его триумфы были выдуманными. Взять хотя бы хаттов и дакийцев — это мы разгромили его легионы... Подтверди, Сарчебал!

— Истинная правда, — энергично кивнул его приятель. — А еще поговаривают, что его жена спуталась с кем-то из дворца. Они-то вместе и зарезали ее муженька спящим в постели.

— Ты лжёшь, варвар! — возмутился один из солдат. — Все предали его... и ближайшие друзья и даже этот, Луций, которому он доверял, как самому себе, и тот перешел на сторону заговорщиков. Видя вокруг измену, император сам вонзил себе меч в сердце.

— Красиво рассказываешь, но все же его зарезала, как барана, собственная жена, — издеваясь, поддразнил солдата один из дакийцев.

Тут уж солдат не стерпел. Он, а за ним и его товарищ в гневе вскочили с лавки, схватившись за мечи и намереваясь рассчитаться с обнаглевшими наемниками. Неизвестно, чем бы все это бы закончилось, если бы не Телеф, — подав знак своим помощникам, он бросился их разнимать. К нему присоединился Тертул, и буянов совместными усилиями водворили на свои места.

Когда страсти немного улеглись, Телеф, желая разрядить раскаленную атмосферу, и никогда не упускающий случая подначить кого-нибудь, пряча ухмылку, задал вопрос укутанной до глаз в темную стОлу древней старухе, сидящей поодаль:

— А что скажешь ты, Сибилла?

— Сбылся сон императора, — произнесла она с витающей на губах улыбкой. — Огромный синий камень на рукояти меча, пронзившего ему горло…

— Какой такой камень, причём тут камень? Что за вздор ты опять несешь, Сибилла? — воскликнул Телеф и уже собирался, как обычно, поднять ее на смех, как вдруг послышался окрик Тертула:

— Погоди-ка, Телеф! — прервал он и обратился к Сибилле: — Откуда тебе известно про меч и про камень, старуха?

Старуха не удостоила его ответом. Все зашумели, было, стали возмущаться, но хорошо зная ее упрямый нрав, поняли, что она больше не издаст ни звука.

Тогда слово опять взял Тертул:

— То, что вы тут несете — изрядная чушь, — начал он важно.

Крикуны примолкли и повернулись к нему. Уже успел пронестись слух, что молодой центурион состоит в родстве, хотя и дальнем, с женой нового императора. Одно это придавало ему особую значимость в глазах собравшихся. По таверне разнеслось: