Музыка из окна
вернуться

Ваншенкин Константин Яковлевич
Шрифт:

В двадцать первом веке

(Ироническая фантастика)

Таблеточку сухого коньяка Швырнул в стакан с водой. Через минуту Он пил уже как в прежние века, Прошедшие сквозь всяческую смуту. Другой — таблетку просто проглотил, Запив глотком кавказской минералки. — Алкаш! — скривился первый.— Нету сил Смотреть на вас. Манеры ваши жалки!.. Ну, ничего. Сотрите крупный пот, Когда и эта выполнена квота. Ведь как другой смеется или пьет — Во все века шокирует кого-то.

Оратор

Элегантен, тщательнейше выбрит, Болтунов былых от плоти плоть. Он, как прежде, на трибуну выпрет И пошел без устали молоть. Не прими за чистую монету Мелкую словесную лузгу. Ничего в действительности нету В этом гладковыбритом мозгу.

Получение справки

Жизни сочные тона Иногда бывают грубы. — Мне бы справку...— А она В это время красит губы. Растянув в оскале рот, В центре каменной громады, Мягко водит взад-вперед Карандашиком помады. Смотрит пристально мужик Как — иль это наважденье? — Красят губы при чужих, Получая наслажденье.

Лицо

Как сквозь застывшую поливу — Лицо на жизненном пиру: Нерасположенность к порыву, К отзывчивости и к добру. Замедленная неумелость Хотя б задуматься в тиши. Почти уже окаменелость — Во всяком случае души.

Лауреат

Тут премия на вас упала, словно манна, И хоть во всем другом вы вовсе не слепой, Вы стали утверждать в пылу самообмана, Что это нынче к вам пришло само собой. Пришло само собой, и вы небрежно-рады, Спокойны и горды, что видно по всему… Но домогаться так настойчиво награды — Как поздравленья слать себе же самому.

Подлецы

Вот говорят: подлец. Легко ли быть им! Но мы поражены в конце концов Той странной откровенностью, что видим У профессиональных подлецов. Помрут — кто от инфаркта, кто от рака,— Отвалятся — кто позже, кто скорей,— Но как они заботятся, однако, О скверной репутации своей.

На маневрах

Спросил сержант: — А где ефрейтор? У бабки около дверей. Та рот раскрыла: — Где еврей-то? Да не пойму я, кто еврей… Про поросенка или просо Все знала старая насквозь. Национального вопроса Касаться лично не пришлось.

Глухомань

Здесь рыбы полно От ряби по дно В холодных озерах. Здесь дело, оно Со словом — одно И дремлет во взорах. Здесь неба холсты Сквозят с высоты В заросший овражек. Здесь бабы просты, Да больно толсты От ряшек до ляжек.

Частушки

Эти чистые девчушки Посреди полей ночных Пели дерзкие частушки — Совершенно не про них: «Мы знакомы аж три дня, Дорогой товарищ. Жду, когда же ты меня На постель завалишь…» А мальчоночка их лет, Абсолютный паинька, Выкамаривал в ответ — Услыхала б маменька! «В синяках я где попало, Вот какое правило. Медсестричка целовала, Будто банки ставила…» Но слова сквозь лунный дым И поля осенние Не имели как бы к ним Вовсе отношения.

Взор

Хмур и зол,— Пусть плаха! — Долгий взор Без страха: «По ночам Завою. Все отдам За волю…» То ли волк В загоне, То ли вор В законе.

Тоска

Порой тоска Накатывает, как изжога, Издалека Волною горечи и шока. Запомнишь ты Не столь душевное мученье, Сколь тошноты Физическое ощущенье. Невмоготу Опять тащиться поневоле Сквозь немоту Почти телесной этой боли. Потом пройдет. Заметишь розочки обоев. Но липок пот, И ноет все, как от побоев.

«Лесная поляна…»

Лесная поляна. Березы в осеннем огне. Как вспомню про Яна, Так худо становится мне. Пропал, словно искра, В пучине сгустившейся тьмы. Убрался так быстро, Что и не опомнились мы. Молчком за собою Высокую дверь притворил И лишь над землею Оставил шуршание крыл.

«Сколько пили с Яном…»

Сколько пили с Яном В разные года, Не видал я пьяным Яна никогда От вина, положим, И не от вина. Ведь любым прохожим Жизнь его видна — Чукчам ли, рижанам… Где б он ни бывал, Общим обожаньем Били наповал. Улыбалась Ялта, Скрытно взор скосив: — Посмотрите, Ян-то Как у нас красив! И сквозь все сквозь это Шел он налегке... Ну, а то, что спето, Слышно вдалеке.