Музыка из окна
вернуться

Ваншенкин Константин Яковлевич
Шрифт:

Видение

Грозища стихла, И, словно вор, Кот ростом с тигра Вошел во двор. Минуя заросль, В дверях возник. Так показалось Всего на миг. Над гребнем хижин Скользнула тень… Как был унижен Я страхом тем!

«У экрана вновь сидим…»

У экрана вновь сидим. Вечереет. Длится лето. Сигаретный вьется дым. Погромыхивает где-то. В телевизоре тот гром — В Барселоне на футболе — Или близко, за окном, В затуманившемся поле? Непонятно, где гремит, Угрожая иль со скуки, Чья трава и чей гранит Отражают эти звуки. Словно главные призы, Ливнем полные и градом, Две далекие грозы, Оказавшиеся рядом.

«В том пасмурном марте…»

В том пасмурном марте Не знал среди ночи и дня О близком инфаркте, Уже поджидавшем меня. О подлой засаде, Ударившей прямо в упор. О первой досаде, Оставшейся, будто укор. …Все глухо и сонно, Пока пребывает в тиши Сейсмичная зона Всегда напряженной души.

«Как будто выполняя уговор…»

Как будто выполняя уговор, К тебе приехав, пил тогда за здравие Твоих людей, долин твоих и гор, Запавшая нам в душу Югославия. Моя любовь и радость, и вина, И сбывшиеся добрые пророчества. …Мальчишеские женщин имена. Фамилии, похожие на отчества.

«Берез рассеянная толпа…»

Берез рассеянная толпа, Передвечерняя даль туманная, Где вьется узенькая тропа — От узнаванья до понимания. И хочется бережно сохранить То, чем душа постоянно лечится Безмерно тонкую эту нить — От человека до человечества.

Плач о грузинском футболе

Много лет назад Пожелал начаться Тот чемпионат, Где блистал Пайчадзе. Нет, не громких слов Ждали от тбилисца, А ушат голов Должен был пролиться. Молод и умен, Был он полон светом, И каскад имен Низвергался следом. Всех не перечесть Из прошедшей были. Мужество и честь Свойственны им были. Групповой портрет С отсветом утраты. Каждый здесь — атлет, Все почти — усаты. За красивый гол, Сколько их ни тискай, Где тот склон и дол И футбол грузинский?..

Лыжня

Ослепительный росчерк лыжни, Наслажденье от легкого бега. На ходу зачерпни и лизни Хоть немножко январского снега. В поле ходит поземка, пыля. Время жесткое многое стерло. Но дистанции этой петля Захлестнула пожизненно горло. Я подробно ее сберегу, Я на прошлое памятью падок. Возле школы, на синем снегу, Роща лыжных бамбуковых палок. Давней юностью сдунуты с парт, Нынче смотрим растерянным взглядом: Оказалось, что финиш и старт Для удобства находятся рядом.

Воспоминание

И вновь, живя в былой стихии, Кому-то вымолвишь: — Прости!.. Воспоминания иные Обуглить могут до кости. Внезапный повод отдаленный Вдруг заставляет в миг такой Схватить тот провод оголенный Незащищенною рукой.

В ту пору

Еще поэты, не жалея сил, Писали о космическом полете. А «Новый мир» в ту пору выходил Пока еще и в твердом переплете. Еще казалась крепкою казна, Еще с войны побаливали раны. Еще открыты были допоздна Шашлычные, кафе и рестораны. Пожалуйста, возьми и посети! Но деньги в пальцах редко шелестели. Менялся курс: один не к десяти, А к тридцати, наверное, на деле. Но жизнь сводила все еще с ума, И листопад кружился по спирали, И звонкою была еще зима, И снег еще исправно убирали.

Слуцкий

I

Как Пушкин в Болдине — вот так Писал количественно Слуцкий Всегда, и даже средь ватаг Поклонников. На всякий случай. Он не жалел на это сил, Но и теряя время даже, Ни одного не пропустил Собранья или вернисажа. Ему не требовались, нет, Экскурсоводы или гиды. Не пропустил за жизнь поэт Премьеры или панихиды.

II

Вновь читаю Слуцкого подборку Ночью, на завьюженной версте. Многие пошли уже под горку, Слуцкий до сих пор на высоте. У меня такое впечатленье, Логике жестокой вопреки, Что еще другое поколенье Новые прочтет его стихи. Он великим был чернорабочим, У него невиданный задел, Он еще к тому же, между прочим, Кой-кого и за душу задел. Знаю: что случилось — не поправить, Но потом искуплено судьбой. Боря, я хочу тебя поздравить, Восхититься искренне тобой. Просто удивительно: у Бори, Как всегда его я называл, Столько скрытой горечи и боли, И доныне бьющих наповал. Беспримерный Слуцкого феномен: Уймы строк, и автор в их кольце. Боря, я хочу набрать твой номер. Помнишь, тот, с добавочным в конце?

«На акватории рижской…»

На акватории рижской, Словно поднявшись со дна, Мачта тонюсенькой риской В зыбком просторе видна. Мачта рыбацкого судна Или каких субмарин. В море пустынно и скудно, Марево как стеарин. Редкую эту примету Всячески пестует взгляд. Но чуть отвлекся — и нету. Воды безлюдием злят. Впрочем, сидел бы я в нише, Воспоминания стриг, Если б не этот — возникший И потерявшийся штрих.