Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1
вернуться

Гейнцельман Анатолий Соломонович
Шрифт:

МУКА ВРЕМЕНИ

Время то свирепый ураган, То улитка на стене кладбища: Часто я отважный капитан, Чаще же мокрица на горище. Временами хочешь бросить якорь Где­либо в сгнивающей воде, Иль прилечь, как истомленный пахарь, В проведенной плугом борозде. Временами ползанье улитки У могилы хочешь оборвать И забить гвоздями все калитки, Чтобы Смерть не ставила печать.

В ГРОБУ

Холодный пот вдруг выступил на лбу, Когда приснилось мне, что я в гробу Нетесаном лежу среди других, Допевших жизни несуразный стих. И ясно так осознал я нелепость Свою и перед тайной вечной слепость, Что рад был навсегда закрыть глаза, И только жаркая еще слеза Катилась почему­то мне на грудь, Мучительную облегчая жуть. И крышку мне поднять хотелось лбом, Чтоб поглядеть в желтеющий альбом На темные возлюбленной глаза, Которыми смертельная гроза Мне досыта назреться не дала. Всю жизнь глядел я в эти зеркала, Где, как в колодце, видны были звезды И в полдень солнечный, как рай отверстый... Я разбудил ее средь темной ночи, Чтоб в солнечные насмотреться очи, И возродясь, как воскрешенный Лазарь, Я снова строю сказочный Альказар. Бог есть Любовь, и нет другого Бога, Вселенная – любовная эклога!

МОЛОДОЙ ВИТЯЗЬ

Перед моим окном стоит платан, Который я своим считаю внуком. Он молодой отважный великан, Что, как и я, не обучен наукам. Лет десять лишь тому назад в дыру Садовники его пересадили, И он проник корнями чрез кору Асфальта в слой животворящий ила. И рос и рос, пока не перерос Мое окно и все в округе крыши. Теперь его и Голиаф колосс Не устрашит, как ласточки и мыши. Я каждый день, распахивая ставни, Любуюсь им, хотя бы ветер выл: Он сотнями рапир фехтует славно, И ураган его б не победил. Прекраснее всего он на закате, Когда отлит как будто бы из бронзы И выделяется на туч брокате, Как канделябр, стуча в мое оконце. Я вместе с ним врастаю в неба кубок, Где зажигаются неслышно звезды, И Ангелы, как белый рой голубок, Свивают у меня под сердцем гнезда.

ОМУТЫ

Чем глубже ты глядишь на жизнь, Тем меньше в ней находишь смысла: Ясна лишь цепь печальных тризн, Да алхимические числа. Пророй колодезь хоть насквозь, Увидишь только то же небо, Пласты увидишь, ржавый гвоздь, Да черепа под сводом склепа. Себя узришь на дне реторт, Свои испуганные очи: Сухой, бездушный натюрморт, Который изучать нет мочи. Так устреми же лучше к звездам Свои усталые глаза: Их бриллиантовые грозди, Когда потухнет бирюза, Горят на небе. Вопрошай У них, где вечное начало, Где вымышленный в детстве рай, Кто ставил в свод небес кружало? А если это надоест, Сокрой головку под крыло И где­либо найди насест: Во сне не чувствуется зло. Как кошка, подкрадется смерть И мигом цап тебя царап, И уплывешь ты в душеверть И без благословенья пап.

АТОМ

Всё небо голубою штукой Покрыто нежного атласа. Не нужно суетной науки, Чтобы душа в момент экстаза Вселенной обрела познанье: Оно несказанная радость, Оно бесцельного слаганья Словесного бывает сладость, Любовь духовного атома К безбрежности святой вселенной: Он чувствует себя в ней дома, Как ласточка над моря пеной. Он переносится на звезды, Он тянется в лазурь, как тучи, Он видит вечность чрез погосты, Качаяся как дуб могучий. И нет ему тогда предела, И чувствует в пыли он Бога, И отделяется от тела, Что ползает, как червь убогий. Познанье это на мгновенье, Но ведь и жизнь его не дольше: Вся жизнь простое сновиденье, Что не волнует душу больше.

ДОЛИНА СМЕРТИ

Среди бесплодных каменистых гор Пустынная простерлася долина, Где нехотя лишь созерцает взор, Как будто в ней распяли Божья Сына. Стальной ее перерезает путь, И ускоряет поезд ход невольно: Одолевает машинистов жуть, И проезжающим душевно больно. Лишь кое­где коза, как фавн старинный, Вдруг вырастает на обрыве белом, Или над сошкой, погруженной в глину, Мужик склоняется усталым телом И извлекает то ребро гиганта, То вдруг чудовищный из глины клык Или обломок мраморный аканта, – И заплетается его язык. Спроси его, рассказ услышишь странный О допотопных зверях, великанах, О красоте никем еще не знанной, О демонах и каменных тиранах. И подлинно здесь лес шумел гигантский, Здесь мамонты с драконами сражались, Здесь храмы строил кесарь басурманский, Здесь изумруды моря колыхались. Теперь мальчишки черепами предков И ребрами слонов играют в кегли, Хоть только что их каменные клетки С трудом такой же участи избегли. Что нам пласты стольких тысячелетий? Что собственные даже в глине кости? Мы с вечностью играющие дети, Попавшие случайно к Смерти в гости.

ТОСКА БЕЗБРЕЖНОСТИ

Я ползаю по площади меж лавок, Не выходя уж за пределы стен, Но золотых нигде не вижу главок, И всё вокруг ничтожество и тлен. Бывало, мир казался мне тюрьмою, И я, как луч, стремился в область звезд, Теперь, омыв глаза свои росою, Я мысленно крадуся на погост. Пространство не для нас! На карусели Земной куда мы можем улететь? Как кони крашенные б ни летели, Они земную не покинут клеть. И вот ползу я меж автомобилей, Как по асфальту дождевой червяк, И уж не много проползти мне миль, Пока расплюснет тело мне земляк. Или, быть может, победив пространство, Предстану я нагим пред Божьим троном И в звездное оденуся убранство, А жизнь окончится бессильным стоном.

ПЯТНО

Мир очень странное пятно, Как то, что у тебя в келейке: Всё в нем загадочно­темно, И нет для головы лазейки. Рассматривай хоть целый век, Вживайся мыслью в очертанья, Ты будешь только человек, И истина твое созданье. Пятно ж останется пятном, Хоть ты в нем видишь облака, Клингзора замок, Божий дом, И все грядущие века. Есть только то, что ты создашь, Твоя и истина, и ложь, Пляши хоть бешеный чардаш, Клонись, как золотая рожь. Туманности далеких звезд Такое ж для тебя пятно: Какой бы ты ни строил мост, В Хаосе всё темным­темно.