Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1
вернуться

Гейнцельман Анатолий Соломонович
Шрифт:
* * *
С возникновеньем исчезанье В объятии любовном сплетено, И солнечное мирозданье На смерть трагичную обречено. Не мотылек ли исполинский, Сгорающий в безбрежности, – земля? И не подобны ли «былинкам Закошенным – алмазные поля На саване безбрежных далей? Ведь все они – сверкающий мираж, И нет незабываемых печалей, Как нет неосушимых чаш.

ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ

И вижу и слышу, и чьи­то скрижали Зачем­то ношу по Синаю, И знаю, что люди б за мною бежали, Да снесть ли их им – я не знаю. И часто лежу я в объятиях Божьих, В дожде золотом, как Даная, И мир, на безбрежность вселенной похожий, Творю я, вселенной не зная. И часто я мыслю Эдема детали, И в крыльях себя вспоминаю, И в бездну, схватившись за шаткие тали, Несусь, – а зачем, я не знаю.

ТОГДА

Когда умолкнут выстраданной речи Последние бушующие волны, И втиснет в гроб чахоточные плечи Могильщик сероглазый и безмолвный; Когда начнется тайны неизведный, Но предугаданный давно уж океан, Когда навеки прозябанья бледный Я допою мучительный пеан, – Тогда, быть может, расскажу, ликуя, Без межпорывья тягостных минут, Зачем, зачем я ради поцелуя Так долго, долго прослонялся тут. Тогда, быть может, золотые листья Осыпавшихся песен станут мне Не так уж тягостны, и буду чист я, Как в девичьем тебе являлся сне. Тогда неискрыляемые горизонты Я стану облетать с тобой, И ты сказать «non corrugar la fronte» Не сможешь пред стихией голубой!

МОЛИТВА

Усталые люди в усталое время, Свидетели многих кошмарных крушений, Мы – слабые – тащим угрюмое бремя И верим, не веря, в наследные тени. И тени, и цепи нам стали дороже Жестокой свободы безоких утопий, И веры какой­нибудь алчем, о Боже, Мы в тесном кольце окровавленных копий. О, Боже, усталые, смутные люди Из смутной юдоли зовут неумолчно И молят хотя бы о крохотном чуде, – Смеясь и рыдая, солено и желчно! 1919

СИРАКУЗЫ

Но, когда уж вконец безответны И молитвы мои и судьба, Вспоминается пламенной Этны Мне в лазоревом море волшба. И когда непосильные узы Мне сквозь тело впиваются в кость, Я еще раз хочу в Сиракузы Унестися, как радостный гость. И в ключе бирюзовой Кианы Отразиться горячим челом, И под сводом базилики странной Петь неведомой грезы псалом. Я хотел бы в театре Эсхила «Орестею» агавам прочесть, И над всем, что поэту немило, Совершить справедливую месть. Я хотел бы лежать в кипарисах Мечевидных у лаотомий, Где в пещере зияющей высох Андромеду похитивший змий. Где ты, юность моя золотая, Где Эллады святая мечта? Улетела пернатая стая, И вокруг и во мне пустота! Но хотел бы еще в Сиракузы Я на миг перед смертью попасть, И, простившись с классической музой, Зашагать через Тартара пасть!

АДАМ

Когда остыл творенья пламень И прах обуглился земной, В мой остов обратился камень, Еще не излучивший зной. И тело тленное покрыло Его из шлаков и земли, Как мачту гибкую – ветрила, Когда снастятся корабли. И в сердце хлынула из моря Лазурно­пенистая кровь, И первого восхода зори Зажгли в нем первую любовь. Но дух мой не могла Деметра Создать из атомов простых, Мой дух из штормового ветра, Что в розах ароматных стих. Но мысль мою нельзя из пепла Было создать и из оков, Она в безбрежности окрепла, Она из белых облаков. И душу создал мне не Случай, Не в муках вьющаяся плоть, Ее десницею могучей Мне бережно вложил Господь!

ВИРА!

И небо всё то же, и так же березы В атласных листьях червонных стоят, И так же осенние бледные розы На астры с улыбкой печальной глядят. И с тем же гляжу я на всё умиленьем, И звуки и краски – как прежде – люблю, И с тою же верой по мокрым ступеням Схожу к оснащенному я кораблю. Но что­то порвалось, но что­то разбито, И пусто по­новому как­то в груди, И уже размах и тревожней орбита, И тускло мерцает звезда впереди. И всё же, засмейся и крикни мне: «Вира!» И якорь взовьется со скрежетом в клюз, И с новой надеждой в неновом уж мире Любовный опять заключу я союз. Смотри, я внимаю! Рычаг кабестана Держу я с волненьем. Я молод, я чист! Ты медлишь? А! – «Вира!» – Смотри, как гитана Зарылся корабль в голубой аметист!

ПОСТРИГ

Осторожней, угрюмый воитель! Это – жизни последний изгиб, Ты обрящешь для духа обитель, Или ты безвозвратно погиб. Впереди беспросветная пропасть И зеленая ненависть в ней, Не пронижет ее копья лопасть, Не растопчут копыта коней. Потеряешь Спасителев нектар, Обожжет тебя чистый Грааль, И по струнам орфеевым плектр Заиграет тогда уж едва ль. Прочь доспехи, угрюмый воитель, И шелом, и бердыш, и копье! Голубая в Тоскане обитель И забвенье – спасенье твое. Будь Гаутами, Ассизским Франциском, Будь Эоловой арфы струной, Разговаривай с солнечным диском И с журчащей сребристой волной. Пусть без братии будет пустыня, Без апостолов церковь твоя: Чудотворнее станет святыня, И алтарь твой в саду бытия. И не будешь по камням Голгофы Волочить бесполезный ты крест, И твои не рассыплются строфы, Как евангельский бисер, окрест.