Под знаком Льва
вернуться

де Грейфф Леон
Шрифт:

Философизмы

("А завтра мне станет хуже...")

А завтра мне станет хуже: покажется небо уже от страсти, подобной стуже. Покажется жизнь полнее… Я встречусь с тобой, бледнея, и сделается больнее. Возьмусь за перо… Тем паче что, бедному, мне иначе опять захлебнуться в плаче. Мне сделается больнее, но боль утоплю на дне я, трезвея, а не пьянея. Услышав меня, вначале ты вздрогнешь… Но все печали утопят стихи в бокале. В бокале противоречий, где вспыхнут букетом свечи навечно расцветшей встречи. А я поутру умру…

Бледные мысли

Бледные приметы мысли… Оха-ха! Медные монеты моего стиха… Профильтрует лира, как велит ей бес, в поисках сапфира пустоту небес. Если ухо глухо — все равно пиши: великаном духа станет гном души… Сколько ни усердствуй дудка пастуха, поглупеет сердце с возрастом стиха. В яростях и в прытях глупостей всерьез не смешон лишь триптих трех соленых слез. В бражной круговерти всех первооснов обнимусь со смертью я в конце концов. Не бродячим бардом в бюргерском раю замкам и мансардам я пока пою. Мне оседлость ваша — словно острый нож, и, смешавши в чаше истину и ложь, с песней ухожу я в дальний путь опять, в стих преобразуя зло и благодать. Радостные слезы, горемычный смех, трезвенные лозы, суетный успех — бледные приметы мысленной игры, медные монеты золотой поры… Все поэмы хлипки, ежели оне сфинксовой улыбки не таят на дне. Стань, пожар соблазна, леднику сродни. Чересчур сарказма? Ну и что? Нишкни! В бражной круговерти всех первооснов обнимусь со смертью я в конце концов!

Апрель

В разгар апреля, в разгул веселья, любви и хмеля тропой весенней я брел по лугу, по логу, бору, по косогору и вдоль реки. Искал я нечто, что было впору найти в себе же… Да, было впору — но не с руки. * * * Как же я глух ко всему изящному, как же я слеп ко всему мелодичному: не чувствую запаха красок и звуков… Мне ли сыскать то, чего не дано мне найти? Бесплодный поиск сокровенного в пещерах, провалах, в подспудной глуби. Ни разу не нашел я и не отыщу во веки веков источник чувства вне себя самого! Но книги иное дело: бессловесные друзья мои, не подозрительные, не любопытные, с вами нетрудно проникнуть в недра фантазии, наточить нож мысли… Нетрудно, нетрудно. Вообще мне с вами легко. И вот уже душа готова стремиться ввысь, отринув страх. Глаза печальны и суровы — зато улыбка на устах. Прощай, тоска! Пришла решимость, желаньем действий опьяня. Банальность и непостижимость сломают когти о меня!

Трубка Лео Легриса [8]

Так вот она, трубка, которую Легрис прогрыз, измышляя за ересью ересь своей луноличности. Так вот она, трубка, с которой беседу ведет он, когда захлестнет непоседу прилив апатичности. Когда не хохочет он и не бормочет, когда не горланит в ночи что есть мочи он песни таинственной. Когда он затоплен мечтой голубою, когда он уходит в мечту с головою — о ней, о единственной, при виде которой наш Легрис опешил, смешался и спешился и, безутешен, забыл о греховности. Отныне у бочки не выбьет он днища, не выпьет ни капли — он кормится пищей высокой духовности. Взнуздала, стреножила, шоры надела — а он еще глупостей всех не наделал: так много осталось их… Свирепо дымит он, как будто бы память о ней этим дымом желает обрамить в минуту усталости. Где след балагурства в былом бедокуре? Не в этой ли трубке, которую курит всегда одинаково наш Легрис, блуждая в мечтах, навигатор, от полюса к полюсу через экватор без компаса всякого? Обычная трубка… Ну что в ней такого? Пожалуй, лишь то, что самим Альдекоа когда-то подарена… Но эту обычную трубку прогрызли великого Легриса зубы и мысли, вот так-то, сударыня!

8

Лео Легрис, Матиас Альдекоа, равно как и Сергей Степанский, Гаспар фон дер Нахт, Рамон Антигуа и другие — лирические герои Леона де Грейффа, под именами которых он публиковал свои стихи.

Вилья-де-ла-Канделариа

Что за пустопроза повсевечерья пошлого и нынешнего и прошлого! Глупое многоголосье, курносье и остроносье. Прогуливаться не проще ли не по одной площади? Бредкостное толстосумье. Занудоутрени и объедни. Всеобщинное скудоумье. Нехитросплетенья сплетни. Пережеванные перживания по поводу биржеванья. Гомо сапиенс, ты, по слухам, начал мыслить набитым брюхом!

Фацеция [9]

("Серая сталь...")

Серая сталь реки. Серо-стальное взгорье. Серый москит тоски. Небо — серое море. Серая пыль кругом. Серо в душе и сиро. Жизнь — монотонный том. Сиро вокруг и сыро. Вот бы вздохнуть душе воздухом мирозданья! Серая сень клише — плахою мне и данью. В тайну (о ней — молчок!) серый проник зрачок. Только не дрейфь, де Грейфф! Серо пусть все и сизо, но голубеет нерв Легриса — серогрыза!

9

Фацеция — один из эпических жанров, шуточный рассказ, получивший распространение на Западе в Эпоху Возрождения.

Железнодорожная фацеция

В тропики божьи инженебог вводит дорожье железнодрог. Пар подле пальмы? Переполох! Слышите, парни? Взяли врасплох! Велено свыше? Ну, погоди же, партарантас! От наважденья срельсосхожденье вылечит вас!

Философизмы

("Обычный день. Сонливость солнца. Небо...")

Обычный день. Сонливость солнца. Небо осоловело от лощеной сини. Дома молчат. В очах у горизонта — тоска пустыни. Обычный день. Вполне обыкновенный. Печаль, ты не остра, а бесконечна. Такая жизнь. И сознавать, что это — навек. Навечно! Недвижный горизонт. И тяжесть солнца. Минута — вроде затяжной болезни. Такая жизнь. Обычная. Уснуть бы в бесплотной бездне!