Шрифт:
Из ночных суесловий
Ритурнель [26]
("И поныне твой голос льется...")
26
Ритурнель — стихотворная итальянских и французских песен.
Ритмы
("Песня...")
Ритурнель
("На песок, на суглинок...")
Когда-то в Провансе
27
Трова — стихотворение трубадура; альба, сирвента, кансона — стихотворные жанры, культивировавшиеся трубадурами.
28
Аттическая соль — тонкая острота, эпиграмма.
Откровения Лео Легриса
Книга знаков
1930
Фарс-рапсодия о пингвинах-перипатетиках [29]
Фрагменты
29
Перипатетики (от греч. peripat'e"o — прохаживаюсь) — последователи философии Аристотеля.
30
Виги — английская политическая партия, возникшая в конце XVII в.
31
Ареопагичные — от слова «ареопагитики» — религиозно-философские сочинения, подписанные именем Дионисия Ареопагита, жившего в Афинах в I в.
32
Здесь и далее в глагольных и именных формах закамуфлированы имена античных и средневековых философов, законодателей, богословов: Платона, Ликурга, Солона, Зенона, Хрисиппа, Августина, Кальвина, Фомы Аквинского, святого Эразма, Грациана и других.
33
Неопла-плотины — скорее всего имеется в виду римская неоплатоновская философская школа Плотина (205—270).
34
Полис — город-государство в античном мире.
Одинокий
Неоконченная поэма
Фрагменты
* * * Брел по берегу неразгаданного, брел по берегу неизведанного в потемках вагнеровской ночи сказитель скорбный, поэт потаенный, бард, бередящий бороной загадочного бреда бренность мироздания, бард — бродяга бородатый — брел по берегу тайны, погруженный в сумеречность мира. Меж тем аквитанские [35] розы осыпались под сухим ветром… Брел он и думал о том, что страдание есть разновидность услады, а боль — не более чем одна из форм блаженства. Брел и думал: ну вот любовь… Такая ведь горькая штука! Любит? Не любит? Когда-то ты меня любила, о женщина из женщин!.. Обыкновенная трагедия, обыденная драма, кто с ней не знаком? Любовь! Потом приходит — рано или поздно — смерть. А пока не пришла — ни туда ни сюда: монотонная череда признаний, извинений, предлогов, подвохов, улыбок, и вздохов, и пламенных песнопений в честь божественной элиты — Диониса и Афродиты. И слезные клятвы. Ба! Пылают слезы, как будто розы в исключительно ухоженном саду. «Иду, иду!» И словно тесто, подходят тексты вроде вот этих: «Молюсь в костелах, молюсь в мечетях, не прекословь, когда — любовь…», «Был сад наш наряден и благостно тих. Я вкус виноградин изведал твоих…». Любовь… Тщета! Любовь… Не та! «Карр-карр!» Ах, сколь гол наш кор- оль! Вдоль, вдоль по берегу неизведанного, вдоль по берегу неразгаданного, и вагнерова ночь заведомо черна, как будто на снегу проталина… А бард угрюм. Но ба! Луна взошла, и лунный луч игрою своей, своей иглою прошил весь мрак над горною грядою. * * * Каменные глыбы. Монументы седовласой старины. Расплывчатость тумана — клубящийся певчий дым курящейся трубки. Чьи-то шаги в густой и тихой темноте, шаги, бесшумные шаги,— и все растворяется во мраке. Одинокий неподвижным взглядом пронзает лихорадочную быстротекучесть пустотелых словес, бежавших из темницы мозга. Он задумчиво смотрит, как скрещиваются, подобно шпагам в вихрях ветра, порожденного дыханием склепов, эти слова блеклых тонов, и величественно глядят его глаза — зрачки сфинкса, и торжественно горит его взгляд, который погасила усталость, но возжгло сумасбродство верховного света. И вот эти красноречивые глаза заговорили магическим голубым языком пламени, и голос пророка прорезал пространство и время, мелодичный, как лебединая песня, и мудрый, как вещее слово филина. Но никто так его и не услышал. Только камни: каменные глыбы, монументы седовласой старины, дряхлых времен, наполовину растворившихся в теплом тумане тлена, в клубах сизого дыма курящейся трубки познания, в мареве испарений, в мерцании тлеющих ароматических смол… И в тишине камни и монументы прошептали молитву луне, которая в плавном полете стерла мягкие черты мрака, проникновенную смутность теней, - и он опечалился. Задумавшись на мгновение, он обратился к луне с речью своих очей, а потом удалился, подобно теням, гонимым лунным светом. И жизнь снова потекла по своему привычному руслу. * * * Сегодня ночь — как будто море, где черный парусник плывет по темноте угрюмых вод — по морю в горестном затворе. И все ж мечта парит в прозоре средь звезд горящих, и вот-вот она собою небосвод весь обоймет, себе на горе… А я — один в моей ночи, где ни созвездья, ни свечи — стою на палубе, однако. О ночь! Мерцают светляки надежды — призрачной реки, что впала в море слез и мрака. * * * К сфинксу я отправлюсь выспросить ответ. Ведь его обитель — у меня в крови. Я отправлюсь ночью, ибо ночью нет веры настоящей, подлинной любви. И пришел я к сфинксу выспросить пароль, к сфинксу, чья обитель у меня в крови. И была ответом мне такая боль, что себе сказал я: «Бога не гневи». Я от сфинкса слышал странные слова. Повторить их вряд ли я смогу посметь. Но от них доныне кругом голова. В них молчала тайна и звучала смерть. Так я вник случайно в тайну бытия — оживала тайна, умирало «я». * * * Трубадурил филин в снежном полусне. Скандинавский филин, а вокруг — снега. Филин трубадурил на седой сосне. Не было ни друга рядом, ни врага. Вслушался я в песню филина того, в магию могучих, еле слышных слов, и меня пронзило это волшебство — кровь мою и разум до первооснов. И околдовал он с той поры меня, филинову песню слышу я во мгле. Чую запах дыма вещего огня и лечу на шабаш я на помеле! 35
Аквитания — историческая область на юго-западе Франции.