Шрифт:
Петерсон. Нет, не все. У меня к вам есть небольшая просьба.
Норма. Просьба? Из ваших уст, мистер Петерсон, даже просьба звучит как приказ.
Петерсон. Если вы восприняли ее как приказ, тем лучше. В вашем распоряжении, мисс, находятся бумаги, содержание которых очень интересует нас.
Норма. Бумаги?..
Петерсон. Я имею в виду составленный Макаровым список ди-пи, адресованный советской миссии в Мюнхене.
Норма (явно смущенная). Это кто вам сказал? Бентли?
Петерсон. Лейтенант Бентли, мисс, несколько минут тому назад передал мне эту приятную новость по телефону. Видите, какой переворот в душе человека может произвести брошенный вовремя намек...
Норм а. О да! Вы просто волшебник, майор. В один миг вы сняли с моих глаз пелену, и я увидела, что мой принц — не принц...
Петерсон. Нет, этого желания у меня не было. Я хотел только лишний раз показать, что вам остается одно: покориться законам наших джунглей, как красноречиво сказал бы лейтенант Бентли...
Норма. ...и отдать вам списки, да?
Петерсон. Совершенно верно, мисс, это облегчило бы нам борьбу с элементами анархии и помогло ликвидировать очаг заразы, пока она не перекинулась в соседние лагеря.
Норма. Нет, майор, я не буду вашим союзников в этой грязной и — нечего греха таить — кровавой афере. Списки я вам не отдам.
Петерсон. Что ж вы думаете делать с ними?
Норма. То, что на моем месте сделал бы с ними всякий порядочный человек. Я повезу их сама в Мюнхен.
Петерсон. Вы с ума сошли, девушка! Вы вооружите против себя все инстанции оккупационных властей, не говоря уже о том, что до Мюнхена вы... не доедете. Со вчерашнего дня за вами, мисс Фанси, установлено негласное наблюдение.
Норма. Да? После того, что я здесь услышала, меня бы даже не удивило, если бы эту почетную роль взял на себя лейтенант Бентли. Но все же я готова померяться силами с вашими шпионами, мистер Петерсон.
Петерсон. Вы очень смелы, мисс Фанси, однако это вам не понадобится.
Норма. Хотите арестовать меня?
Петерсон. Нет. К сожалению, это не так легко сделать. Вы как-никак пока еще корреспондентка. Я просто прикажу обыскать вас, и тогда у вас будет чистая совесть, а у меня — списки. (Идет к дверям.)
Норма. Минуточку, майор! Я придумала другой выход из положения! (Достает из сумки конверт и бросает его в пылающую печку.)
Петерсон. Тысяча чертей!.. С вами нелегко воевать, но, уверяю, этим вы Макарова не спасли.
Норма. Но зато, может, спасла других. А что касается Макарова, то мы еще повоюем с вами, мистер Петерсон. (Идет к дверям.)
Петерсон. Постойте! Я вам, кажется, уже сказал: Ваши шансы равны нулю. Все, кроме одного. Макаров не использовал его. Надеюсь, вы будете более благоразумны.
Норма. Новая хитрость?
Петерсон. Нет, новая попытка спасти... Макарова от виселицы. На этот раз с моей стороны.
Норма. Неужели у вас защемило сердце?
Петерсон. Нет, мисс. Таких сердечных припадков у меня не бывает. Просто не хочется делать из Макарова мученика. Будет гораздо лучше, если он вернется к перемещенцам живым, невредимым и — обращенным.
Норма. Другими словами, вы предлагаете мне сотрудничать с вами по фабрикации ренегатов? Да?
Петерсон. Мисс Фанси! Я вам даю возможность спасти человека. Если вы не используете ее, я боюсь, что ваша душа до самой смерти не найдет себе покоя.
Норма. Что вы требуете от меня?.. (Садится.)
Петерсон. Ваш голос задрожал,— это неплохой признак. Я предложил Макарову написать маленькое заявление о том, что он не собирается ехать в Россию, что он не подбивал к этому других и что он осуждает нынешний режим в России. Как видите, небольшая ложь, микроскопическая капля в океане лжи, в котором плавает спокон веков наш мир. Даю вам слово офицера, что я, как только Макаров подпишет эту бумажку, сверну шею всему делу и ваш протеже выйдет немедленно на волю. Вы должны переубедить его, это будет лучший выход не только для меня, но и для него, тем более что этот человек, откровенно говоря, заслужил лучшую долю, чем смерть на виселице. Макаров здесь, рядом; вы единственный человек, который может повлиять на него. Я жду вашего согласия, мисс.
Норма. Это... было бы ниже моего достоинства, не говоря уже о том, что в ответ у него, наверно, не нашлось бы доброго слова.
Петерсон. Ах, вот что? Перед лицом смерти молодого, полного сил человека вас волнует одно: как бы не пострадало ваше достоинство. Уверяю вас, что утраченное достоинство легче вернуть, чем утраченную жизнь. А что касается ответов Макарова, то я не советую вам делать преждевременных выводов.
Норма. Вы думаете, что Макаров пошел бы на это?
Петерсон. В данном случае я ничего не думаю, мисс,— здесь мы имеем дело с индивидуальностью, перед которой, хочешь или не хочешь, а приходится склонить голову. Однако долголетняя полицейская практика научила меня, что единственный закон, которому без протеста подчиняются все люди без исключения, это биологический закон. Во имя спасения собственной жизни человек способен на все. Только надо, чтоб он каждым своим нервом почувствовал леденящее дыхание смерти. Вот тогда он откажется от любых принципов, дайте ему только возможность и время найти принципы, которые оправдали бы его капитуляцию. В данном случае перед нами совершенно нормальный человек, который, надо полагать, поймет, что все ошибки можно исправить, кроме одной — самоубийства.