Шрифт:
Бентли. Жаль. Какое же слово могу ждать сейчас от тебя?
Норма. Только одно: «Прощай!» (Посмотрела на часы.)
Бентли. Норма! Пока я тебе еще не сказал,— все еще можно исправить. Не позже, как завтра с вечерним поездом, ты будешь принуждена оставить этот город. Если мы сегодня поженимся, то приказ о выселении автоматически теряет силу.
Норма. Нет, мы не женимся, Эдвин. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.
Бентли (встает). В таком случае мне остается только умыть руки.
Норма. О! Узнаю стиль майора Петерсона!.. Но оставь мечты, Эдвин. Никогда это тебе не удастся. Ни тебе, ни Петерсону, ни вашим всесильным сегодня повелителям. Слишком пристала грязь к вашим рукам! К вашим рукам... К вашим душам, и к душам, таким же ничтожным и мелким, как и ваша религия, религия обнаженного цинизма. Это уж даже не воспеваемая Петерсоном атомная бомба номер два. Это всего-навсего нацизм номер два: новый и — будем надеяться — последний вариант известной тебе аферы. К счастью человечества, вы опоздали, джентльмены. Единственно, чего вы дождетесь за дела ваши,— это проклятья будущих поколений!
Бентли. О! Узнаю стиль Макарова!
Норма. Уйди! Уйди, Эдвин!.. Не твоей голове понять это и не твоей душе почувствовать!
Бентли. Нет, я понял тебя прекрасно. Самая высшая ступень экстравагантности! Бог Эрос в парике Робеспьера! Ты позавидовала успехам той... официантки, но, к сожалению, опоздала. Она любила по крайней мере живого Макарова, а тебе (взглянув на часы)... кто знает, придется ли...
Норма (сжала ладонями виски). Молчи! По крайней мере в эту великую для меня минуту молчи,— ничтожество!
Бентли. И от меня ты больше не услышишь ни слова. Теперь, леди, с вами будут разговаривать другие. Не пеняйте на меня, если они будут разговаривать с вами вразумительным для вас языком, языком охотников за скальпами, не знающих сантиментов. Что ж! Вы этого сами хотели, Жорж Данден... (Посмотрев на нее, круто поворачивается и уходит.)
Боб (подходит к Норме и кладет руку на ее плечо). Вы смелая девушка, и, может, поэтому нам суждена одинаковая доля.
Норма (ударяет его по руке). Не подходите ко мне... «Медвежья лапа»!
Боб (растирая ладонью руку). Больно вы ударили меня, мисс. А я думал, мы будем друзьями.
Норма. Друзьями! Вы, как и всегда, пьяны, сержант.
Боб. Нет, всего полбутылки джина уговорили... (Достает из кармана бутылку и ставит на стол.) И не того с горя хлебнешь! Меня, мисс, два дня держали в тюрьме, а сегодня, вместо того чтоб домой, отправляют в Китай.
Норма. Дослужились! (Не отрывает глаз от часов.)
Боб. Как и вы, леди. (Берет со стойки стакан и наливает себе джина.)
Норма (посмотрела на него скорее удивленно, чем возмущенно). Любопытно!
Боб (опустив глаза). После разговора с вами я сразу пошел к майору Петерсону и сказал ему чистосердечно, как все было. Сказал про Белина, сказал о ключе и брошке, чтоб и ему наконец стало ясно, что Макаров тут ни при чем. Майор как будто не поверил, а когда я повторил ему второй раз и третий — моя песенка была спета. И вот (показывает на свою дорожную одежду)... как видите! Доигрался! (Выпил.)
Норма. Вы сказали Петерсону всю правду?
Боб. Клянусь памятью моей матери.
Норма. Поздним раскаянием правды не воротишь. Вы понимаете это, сержант!
Боб (садится возле нее). Понимаю. Взял по дурости грех на душу, не век же носить его с собой. Скажите, леди, неужели этот русский так напрасно и погибнет?
Норма. Осталось час с небольшим.
Боб. Леди! Да ведь он мой... он наш боевой товарищ!.. Севастополь, легко сказать! Если бы не Севастополь и не Сталинград, не пить бы нам джин у фрау Мильх, и, кто знает, может, пил бы его герр Мильх в Вашингтоне. И за это наши кровопийцы, провалиться бы им сквозь землю, платят Макарову виселицей!
Тихо открывается дверь с улицы, входит Белин с чемоданом в руках.
Ах!..
Простите, леди. (Встает). У меня кое к кому небольшое дельце. Сейчас вернусь.(Быстро выходит за Белиным на улицу.)
Норма сидит неподвижно. Слышно, как тикают часы.
Фрау Мильх. Вам пришлось долго ждать, леди. Плохо работает газ. Того и жди — совсем погаснет.