Такое лакейство передъ наукою врядъ – ли скоро выведется изъ моды: оно столь же соблазнительно какъ поподличать передъ миллiонщикомъ.

Да извинитъ меня читатель за это и подобныя будущiя отступленiя. И такъ я сказалъ, что на естественный факультетъ поступали люди боле или мене развитые, и професорамъ трудне было, чмъ на другомъ факультет, заслужить уваженiе своихъ слушателей. Однми громкими фразами трудно отдлаться; требуются обширныя фактическiя свднiя, и нужно непрерывно слдить за наукою. Всегда въ курс есть два – три спецiалиста, могущiе обличить завравшагося професора. Такой професоръ, какъ Телицынъ, не могъ – бы увлечь своихъ слушателей – натуралистовъ; «перчикомъ», которымъ онъ посыпалъ концы своихъ лекцiй, отдлаться было невозможно. Тутъ и личная ненависть къ Фридриху – Вильгельму I (заимствованная впрочемъ у Маколея) ничего – бы не помогла. Такъ называемые выводы естественныхъ наукъ порядочно надоли въ разныхъ популярныхъ статейкахъ и книжкахъ. Я удивился бдности свднiй, которыя, напр., передавалъ своимъ слушателямъ восторженный Телицынъ о древней русской литератур, когда зашолъ какъ – то къ нему на лекцiю. Повритъ ли читатель, что я, почитывая только журнальныя статьи и кой – какiя сочиненiя по этой части, не только не вынесъ ничего изъ аудиторiи почтеннаго професора, но даже замтилъ кой – какiя промахи?

Теперь я приступлю къ описанiю нашихъ професоровъ.

Професоръ Зоологiи очаровалъ насъ на нсколько лекцiй. Онъ началъ безъ всякихъ прикрасъ, безъ опредленiя своего предмета; не вдавался въ умствованiя о значенiи слова природа, не вычислялъ названiй естественныхъ наукъ; словомъ, обошолся безъ тхъ рутинныхъ прiемовъ, которыми преизобилуютъ вс учебники. Взойдя на каедру, онъ сказалъ: «мы будемъ говорить о костяхъ», и началъ прямо съ опредленiя, что такое кость. Этимъ онъ прельстилъ всхъ слушателей. Надо отдать полную справедливость почтенному професору: у него былъ даръ разсказывать необыкновенно ясно, убдительно и краснорчиво. Къ несчастiю, свднiя его далеко не соотвтствовали ораторскому таланту. Это обнаружилось скоро, именно, когда професоръ дошолъ до мускуловъ; правда, онъ столь – же убдительно указывалъ мста прикрпленiя различныхъ мускуловъ, такъ что постороннiй ни за чтобы не заподозрилъ почтеннаго професора въ незнанiи, – но на бду професора были студенты, занимавшiеся анатомiей помимо его лекцiй: эти – то студенты и указали другимъ на промахи професора. Сомннiе вещь такого рода, что стоитъ только зародиться. Замтили разъ, что человкъ вретъ, – и бда ему; хотя онъ и правду иной разъ скажетъ, и ее подвергаютъ сомннiю; словомъ, на него начинаютъ смотрть подозрительно. Вообще, професоръ зоологiи имлъ удлъ плнять своими лекцiями вновь поступившихъ студентовъ; со втораго курса студенты начинали охладвать къ его блестящимъ талантамъ. Вс легко замчали, что у него есть коньки, на которыхъ онъ любитъ вызжать, – къ несчастiю коньки эти были весьма незавиднаго свойства и скоро всмъ надодали. Професоръ до того увлекался и повторялся, излагая свои общiя идеи, что лекцiи его становились невыносимо скучны; выносилось изъ нихъ весьма мало; вся лекцiя легко умщалась на четверк довольно крупнаго письма.

Къ ошибкамъ почтеннаго професора присоединялась еще крайняя небрежность изложенiя. Онъ увлекался до того, что забывалъ весьма существенныя вещи. Такъ, читая «систему животнаго царства», – онъ однажды проболталъ всю лекцiю о пустякахъ, и при чтенiи записокъ оказалось, что онъ далъ слдующее опредленiе отличiя жуковъ отъ прочихъ наскомыхъ (привожу подлинныя слова професора): «если налетитъ на васъ такая штука – говорилъ онъ – ударится о васъ и упадетъ, значитъ это жукъ, – если – же ударившись пролетитъ мимо – это другое какое нибудь наскомое.» И боле ни слова. Я вовсе не думаю сказать этимъ, что почтенный професоръ не зналъ, чмъ отличается жукъ отъ прочихъ наскомыхъ, – но по моему лучше – бы онъ вовсе этого не зналъ, чмъ подчивать своихъ слушателей подобнымъ вздоромъ. Весьма рдко професоръ приготовлялся къ лекцiи, – а не приготовившись онъ конечно необходимо былъ принужденъ прибгать къ болтовн, выражаться неточно, или просто говорить глупости, въ род вышеприведенной. Впрочемъ, въ нкоторыхъ изъ подобныхъ нелпостей онъ, по всей вроятности, былъ убжденъ самъ. Я по крайнй мр увренъ, что нашъ полезный наставникъ умеръ, нисколько не сомнваясь, что у комара четыре крыла; въ продолженiе всей своей учоной дятельности онъ причислялъ комара къ перепончато – крылымъ.

А между тмъ онъ былъ человкъ не безъ гордости и любилъ похвалиться своими учоными трудами. Такъ, когда онъ показывалъ какой нибудь дорогой атласъ и его спрашивали о цн этого изданiя, – онъ не упускалъ случая тонко замтить, что между учоными есть обычай дарить другъ другу свои сочиненiя, – а потому онъ и не знаетъ что стоитъ атласъ. Это произносилось весьма самодовольно и на лиц професора свтилась улыбка, которая ясно говорила: «вы не очень – то забывайтесь, насъ и знаменитые учоные уважаютъ». Нельзя однако сказать, чтобы учоные труды професора пользовались особеннымъ авторитетомъ; это были либо компиляцiи, либо труды не вполн удовлетворительные. Къ тому же на счетъ его самостоятельныхъ работъ ходили разные темные слухи, будто лучшая ихъ часть принадлежитъ не ему, а его бывшему професору. Трудно сказать справедливы ли были эти слухи, – но нкоторыя обстоятельства длали ихъ вроятными. Положительно оказалось, что статьи, напечатанныя имъ въ русскихъ журналахъ, по большей части были переводами съ нмецкаго; конечно, выбирался какой – нибудь второстепенный учоный и къ его изслдованiю прибавлялись легкiя замчанiя, игривыя подробности. Такъ, переведя съ нмецкаго статью «о рук и ног человка,» професоръ распространился о ножкахъ Фанни – Эльснеръ, которая въ то время плняла петербургскую публику. Позже професоръ издалъ «естественную исторiю земной коры», – и это сочиненiе оказалось на половину заимствованнымъ, на половину переведеннымъ. Професоръ не постарался даже соразмрить частей книги; и вышло, что одна часть – такъ сказано было въ предисловiи – предназначалась для женскихъ институтовъ, а другая для университетскихъ слушателей. Это вышло оттого, что одна часть была составлена по краткому нмецкому учебнику, а другая по боле подробному. О чемъ же заботился професоръ при изданiи книги? – Единственно о сбыт. Онъ былъ преподавателемъ въ одномъ изъ женскихъ учебныхъ заведенiй – вотъ ключь къ появленiю книги. Составленная такимъ образомъ книга покупалась студентами и для институтокъ. Разчетъ, оказавшiйся невыгоднымъ.

Въ извиненiе професора приводилось обыкновенно то обстоятельство, что предметъ чтенiй его былъ очень обширенъ. Въ самомъ дл, онъ обязанъ былъ читать сравнительную анатомiю, зоологiю, и палеонтологiю – гд тутъ одному управиться! Физiологiи не полагалось по уставу. Но надо сказать, что ни одной части изъ моего курса онъ не читалъ порядочно; читай онъ что нибудь удовлетворительно и студенты наврно примирились – бы съ нимъ. Мало этого, въ другомъ высшемъ учебномъ заведенiи (курсъ котораго равнялся университетскому) онъ читалъ минералогiю и геогнозiю; не говоря уже о преподованiи въ институтахъ, о публичныхъ лекцiяхъ и т. п. И во всемъ онъ выдавалъ себя за спецiалиста: онъ былъ и зоологъ, и минералогъ Jack of all trades, and master of none, какъ говорятъ англичане; т. е. малый на вс руки и ничего путемъ не длалъ. Это – то шарлатанство и возмущало. Впослдствiи, неудовольствiе студентовъ дошло до того, что ходили жаловаться къ попечителю. Попечитель общалъ, что каедра будетъ раздлена, что пригласятъ адъюнкта, – но эти хорошiя слова остались хорошими словами, не больше.

По убжденiямъ професоръ былъ самый крайнiй матерiалистъ; другого такого я не видывалъ. Въ противность другимъ матерiалистамъ, онъ былъ далеко не либералъ. Онъ хотлъ быть человкомъ положительнымъ; мечтанiй никакихъ не любилъ. Онъ не прямо оправдывалъ даже рабство негровъ: – извстно, негры низшая раса и даже междучелюстная кость у нихъ есть. Въ частныхъ длахъ, въ отношенiи къ своимъ крестьянамъ, – но впрочемъ до этого намъ нтъ дла.

Въ то время, когда двери университета отворились для женщинъ, професоръ явился противникомъ такого безобразiя. Протестъ свой онъ выражалъ весьма оригинальнымъ способомъ. И прежде професоръ былъ не прочь пуститься въ не совсмъ умстныя эротическiя подробности. Такъ напр. при объясненiи отправленiя блуждающаго нерва, – онъ рисовалъ съ большимъ старанiемъ картину какъ влюбленная двица (дйствiе конечно происходило въ саду освященномъ луною) ожидаетъ своего возлюбленнаго, какъ она вздыхаетъ, закатываетъ глаза и т. д. И при другихъ обстоятельствахъ рисовались подобныя – же соотвтсвующiя картины. Но какъ только женщины стали посщать его лекцiи, – любовь его къ эротическимъ изображенiямъ, по крайнй мр, утроилась. Приходя на лекцiю онъ окидывалъ своимъ орлинымъ взоромъ аудиторiю, – а, слушательница есть, хорошо – же! «Господа, мы будемъ говорить…

А было однако что – то въ этомъ человк, что заставляло любить его, прощать половину его недостатковъ; была сила, былъ талантъ. Помню, какъ посл похоронъ професора мы сошлись «помянуть» его. Вс удивились отчего не было на могил его произнесено ни одной рчи. Стали разсуждать о професор и много теплыхъ и задушевныхъ словъ было сказано о немъ. Вс согласились, что онъ обладалъ драгоцннйшимъ свойствомъ: онъ умлъ внушать любовь къ наук; онъ былъ похожъ на человка, который, указывая впередъ, говоритъ: «идите туда, тамъ хорошо» – но что именно хорошо онъ самъ не зналъ; онъ слишкомъ облнился, слишкомъ долго засидлся на одномъ мст и трудно было ему сдвинуться съ насиженнаго мстечка. Какъ ни хотлось всмъ присутствовавшимъ распространиться о его заслугахъ, – однако насчитали только пять хорошихъ лекцiй; никакъ не больше. Можетъ быть, иной подумаетъ, что смерть примиряетъ съ человкомъ и что потому только бывшiе слушатели и начали находить на поминкахъ хорошiе стороны въ своемъ умершемъ професор – но это будетъ несправедливо. У него были дйствительно блестящiя професорскiя способности, – но онъ умлъ только шарлатанить ими. Для такихъ людей нуженъ «глазъ», нуженъ контроль, а то они облнятся и зазнаются. А какой контроль былъ надъ нимъ? Гд разбирались серьезно его хоть – бы популярныя публичныя лекцiи или журнальныя статьи? А свидтельству студентовъ – кто повритъ? И теперь еще печатно проповдуется, что студентъ не можетъ оцнить професора. А кажется не мудрено сказать: хорошъ или дуренъ професоръ, когда онъ факты перевираетъ. Въ публик слава професора была баснословная; удивлялись, когда студентъ не совсмъ почтительно объ немъ отзывался; считали это личнымъ нерасположенiемъ, чуть не святотатствомъ.

Антагонистомъ професора зоологiи и свтиломъ факультета былъ професоръ ботаники. Это былъ дйствительно человкъ весьма почтенный; солидный учоный и солидный професоръ, знающий вполн свой предметъ. Онъ вносилъ въ университетскiй застой новую струю. При другомъ професор, или адъюнкт – лучшаго и желать – бы не надо. Несчастiе и въ то – же время великiя достоинства професоръ Ботаники заключались въ томъ, что онъ былъ спецiалистъ, занимавшiйся извстной частью предмета, именно низшими организмами и потому, знавшiй только одинъ методъ – изученiе исторiи развитiя. Свою спецiальность онъ зналъ вполн удовлетворительно; я нисколько не сомнваюсь, что и другiя части науки были ему хорошо извстны, – но онъ не обращалъ на нихъ почти никакого вниманiя, а къ систематик высказывалъ даже нкоторое пренебреженiе. Все это необходимо должно было отразиться на слушателяхъ. Вс уважали професора, но учениковъ у него не было, да и быть не могло. Нельзя же назвать учениками господъ, слпо поклонявшихся професору, знавшихъ только его мннiя и ничего вн ихъ знать не хотвшихъ; они точно зазубрили урокъ и боялись не сбиться; даже выраженiя професорскiя затвердили. Избави Богъ всякаго отъ подобныхъ учениковъ!