Чтенiя его были невыносимо однообразны; точно читаешь сухой и не совсмъ толковый учебникъ; ни одного живого замчанiя или сближенiя; остроты, которыми уснащалъ свою рчь почтенный наставникъ, были ужасно плоски и главное повторялись. Теоретическихъ соображенiй професоръ не долюбливалъ; оттого у него не было никакой системы въ чтенiяхъ; кажется, по его мннiю, для изученiя химiи требовалось только громадная память. Что такое пай професоръ излагалъ какъ – то не ясно; а различiе между паемъ и эквивалентомъ онъ считалъ самымъ неудачнымъ нововведенiемъ Жерара. Однажды онъ даже потерплъ отъ студентовъ по этому поводу сильное пораженiе, такъ что прервалъ дебатъ словами: «однако пора за дло, господа!» и началъ свою скучную лекцiю.

Замчу, что такое безсистематичное изложенiе химiи приводитъ къ тому, что у студента черезъ годъ, много два – если онъ не продолжаетъ спецiально заниматься Химiею – вс свднiя испаряются. Да и какъ, въ самомъ дл, удержать въ памяти множество фактовъ, связанныхъ чисто искуственно, да и то на живую нитку? Мн разсказывалъ одинъ бывшiй ученикъ почтеннаго професора, что ему черезъ годъ посл окончанiя курса (блистательнаго; онъ считался однимъ изъ лучшихъ учениковъ) случилось присутствовать на диспут по каедр химiи. «Слушаю я, говорилъ онъ, и ничего не понимаю; слова будто знакомыя, но для меня совершенно безсмысленныя. Я мечталъ, что порядочно учился химiи и что – же? черезъ годъ оказалось, что я ничего не знаю.»

Въ юности своей професоръ занимался, былъ однимъ изъ лучшихъ учениковъ Либиха; даже открытiе сдлалъ. По поводу этого открытiя, Либихъ съострилъ, что «не N открылъ теобраминъ, а теобраминъ открылъ N.» Докторская дисертацiя почтеннаго професора одна изъ лучшихъ русскихъ дисертацiй. Но достигнувъ своей цли, професоръ опочилъ отъ длъ своихъ. Онъ сначала запустилъ, ничего не читалъ, надясь на каникулахъ прочтетъ вс новости, а тутъ лто на бду стояло жаркое; лнь прежде насъ родилась и т. д. По собственному сознанiю професора, онъ съ 1842 г. ничего не читалъ. Единственный трудъ, которымъ онъ занимался – это составленiе «Элементарнаго курса Химiи.» Ежегодно на университетскомъ акт, ректоръ, исчисляя учоные труды професоровъ, упоминалъ, что професоръ химiи трудится надъ окончанiемъ своего «Элементарнаго курса.» Лтъ шесть онъ трудился и никакъ не могъ окончить. Затмъ года три ректоръ умалчивалъ о дятельности професора, а тамъ опять професоръ началъ «оканчивать свой элементарный курсъ.» Курсъ до сихъ поръ не оконченъ и я не сомнваюсь: сшита – ли даже тетрадь, гд онъ будетъ писаться, или професоръ еще оканчиваетъ «сшиванiе», да такъ и умретъ не окончивши.

Въ такихъ трудахъ проводилъ время професоръ, а наука, какъ нарочно, летла впередъ на всхъ парусахъ; открытiе за открытiемъ, – а тутъ еще эти Жераръ или Лоранъ; нтъ, ужь лучше махнуть на все рукой и погрузиться въ Нирвану. О Жерар и Лоран професоръ положительно не имлъ никакого понятiя. Есть преданiе, что онъ какъ – то вздумалъ прочитать ихъ сочиненiя и по обычаю своему отложилъ до «каникулъ.» Прихавъ въ деревню, онъ въ одно прекрасное (или вроятне дождливое) утро вздумалъ отъ скуки и «умственнымъ позаняться.» Хвать похвать, анъ книги остались въ город. Что – жь тутъ длать? значитъ не судьба… Пока професоръ собирался написать, чтобъ ему переслали въ деревню книги, пока написалъ, пока книги были посланы и получены, – каникулы кончились. Професоръ возвратился въ Петербургъ, не дождавшись книгъ; снова пришлось ихъ выписывать изъ деревни и т. д. Операцiя, повторившаяся раза три – четыре и наконецъ заставившая утомленнаго понесенными трудами професора отложить всякое попеченiе. Онъ такъ и представилъ дло «вол Божiей!»

Одно время у него не было доцента, и онъ принужденъ былъ читать курсъ «органической химiи.» Познанiя его въ этой части науки были весьма ограничены; какъ тутъ быть? – професоръ пустился на хитрости. Онъ взялъ нмецкое руководство (именно Шлоссбергера) и переводилъ его лекцiи. Эти упражненiя въ нмецкомъ язык были весьма курьезны. Случалось, что професоръ переводилъ фразу не дочитавъ до конца; фразы у нмцевъ длинныя и на бду отрицанiе забирается на самый конецъ. Ну и выходило, что професоръ приписывалъ какому нибудь соединенiю какiя нибудь положительныя качества, доходилъ до конца фразы, краснлъ и объявлялъ, что все это «не такъ, все надо понимать на оборотъ».

Въ лабораторiи, – мы называемъ такъ комнату, предназначенную для практическихъ занятiй студентовъ, единственно изъ чувства приличiя, – ничего путнаго не длалось, да безъ руководителя начинающимъ заниматься трудненько. Студенты занимались анализами единственно для того, чтобъ «отдлаться». При томъ – же почтенный наставникъ, являвшiйся въ вид мага и волшебника, только мшалъ своими плоскими шуточками и замчанiями и ршительно отбивалъ всякую охоту заниматься. Единственно чему у него было можно научиться, это – открывать стклянки съ реактивами. Откупоривать стклянки онъ былъ дйствительно великiй мастеръ. Похаживая взадъ и впередъ по лабораторiи, онъ длалъ замчанiя въ род слдующихъ: песокъ есть главный врагъ аналитиковъ. Если кто проносилъ мимо его приборъ для добыванiя срнистаго водорода, то онъ говорилъ: «а нельзя – ли, для прогулокъ, подальше выбрать закоулокъ.» Если кто приливалъ въ пробирку реактива не оборачиваясь къ стн, то онъ замчалъ: «оборотитесь лицомъ къ непрiятелю». И вчно эти замчанiя. Были однако господа, которые обращались къ професору за совтами: какую – бы имъ предпринять работу? Професоръ не затруднялся въ совт. – «А вотъ – съ», совтывалъ онъ, – «вы человкъ богатый, купите – ка ртути, да проготовьте вс ртутныя соли.» Студентъ покупалъ ртути и начиналась пачкотня. Другому заказывалъ професоръ приготовить мдныя соли и т. д. Для какой цли производились эти работы? Какую пользу приносили они студенту? Результатомъ ихъ было то, что «занимавшiйся ртутью» на экзамен о ртути – то и отвчалъ плохо; а приготовившiй вс мдныя соли не зналъ ни ихъ свойствъ, ни того, какъ он приготовляются.

Еще миле былъ професоръ минералогiи и геогнозiи. Онъ былъ нмецъ и порусски говорилъ врод того, какъ Вральманъ въ «Недоросл», съ тою разницею, что смыслъ вральмановскихъ рчей понятенъ, а почтеннаго професора часто совсмъ понять было нельзя. Довольно сказать, что онъ смшивалъ слова «уголъ» и «уголь», вмсто «атомы» произносилъ «атЪми», а вмсто «ложатся» – «лягаются». Я былъ у почтеннаго професора на четырехъ, никакъ не больше, лекцiяхъ и передамъ читателямъ почти все что вынесъ изъ его аудиторiи. На третьемъ курс онъ читалъ минералогiю. Въ юности своей професоръ согршилъ: при помощи студентовъ перевелъ свои записки на русскiй языкъ и предалъ ихъ тисненiю. На лекцiяхъ онъ раскрывалъ свою книжечку, вооружался pince – nez и начиналъ читать, страшнйшимъ образомъ перевирая слова. Слдя по книг еще можно было понять что читаетъ учоный мужъ, – но слушая его можно было или хохотать надъ его уморительнымъ произношенiемъ, или спать. Не желая заниматься ни тмъ, ни другимъ, я избралъ благую часть: именно купилъ себ книжку и пересталъ ходить на лекцiи. Замчу еще, что во время печатанiя книжки, професоръ былъ преподавателемъ въ одномъ изъ провинцiальныхъ университетовъ, и примры въ его книг были сдланы не совсмъ точные, именно были выбраны минералы, имвшiяся въ томъ университетскомъ кабинет. Отсюда при чтенiи выходили преуморительныя вещи.

Были однако охотники посщать аудиторiю почтеннаго професора, не пропускавшiе ни одной его лекцiи. Я никакъ не могъ понять чего они тамъ видали? Не было имъ другого дла что – ли? Или длали они это изъ приличiя? Научиться они ничему положительно не могли; доказательствомъ служитъ то, что знали они минералогiю никакъ не лучше (если не хуже) насъ гршныхъ. Одинъ изъ нихъ – чуть – ли не самый прилежный – на экзамен не могъ сказать таблицы твердости минераловъ.

На экзамен изъ третьяго курса въ четвертый, професоръ, вызвавъ меня, всталъ съ кресла, разсшаркался и сказалъ: «честь имю рекомендоваться, професоръ какой – то?» Я отвчалъ ему тмъ – же. Посл экзамена професоръ изъявилъ надежду, что мы въ будущемъ году будемъ чаще видться. Я съ своей стороны обнадежилъ его, и въ тоже время подумалъ: «какъ – же, держи карманъ шире».