На четвертомъ курс я только разъ постилъ аудиторiю любезнаго професора. Лекцiя была до того популярна и поучительна, что я разскажу ее. Началась она тмъ, что професоръ похвалилъ одного изъ своихъ слушателей за то, что онъ носитъ лупу на ленточк. При этомъ былъ разсказанъ анекдотъ, какъ професоръ однажды во время путешествiя спалъ на сн, какъ у него изъ кармана вывалилась лупа, какъ онъ долго искалъ ее, сколько заплатилъ хозяину постоялаго двора за то что онъ перетрусилъ все сно, отыскивая лупу и т. д., – какъ лупа все таки не нашлась и какъ натуралисту трудно обойтись безъ лупы. За тмъ начались дебаты на чемъ удобне носить лупу: на ленточк или гумиластиковомъ шнурк. Шолковая ленточка одержала посл довольно продолжительныхъ пренiй верхъ, такъ какъ она прочне. По окончанiи этого учонаго спора, професоръ вытащилъ изъ бокового кармана засаленную тетрадку. Тетрадка эта содержала курсъ професора, написанный по нмецки, лтъ 15–ть тому назадъ. Онъ раскрылъ ее и провозгласивъ: «милостивые государи», началъ переводить ломанымъ русскимъ языкомъ. Это продолжалось ксчастiю недолго. Студенты отъ нечего длать начали разсматривать выставленные образцы горныхъ породъ. – «Господа! пожалуйста не перепутайте; кладите въ туже коробочку, изъ которой берете,» сказалъ професоръ и по сему удобному случаю разсказалъ два анекдота, одинъ изъ которыхъ я передамъ читателямъ.

– «Вотъ – та что случилось съ нашимъ знаменитымъ ученымъ генераль Гельмерсенъ, началъ профессоръ. Однажды – та генераль Гельмерсенъ былъ – та въ Берлинскiй музеумъ. Ну, и консерваторъ – то Вейссъ далъ ему посмотрть ящикъ съ окаменлости, который опредлялъ самъ – та д’Орбиньи. Ну и та, генераль Гельмерсенъ разсматривалъ эта ящикъ и уронилъ. Тутъ – та прибжалъ консерваторъ – та Вейссъ и заплакалъ. Ну, а генераль Гельмерсенъ пошолъ къ Александръ фонъ – Гумбольдтъ. Что вы такъ печальны генераль Гельмерсенъ? Тотъ – та разсказалъ ему. – Ну, не печальтесь генералъ Гельмерсенъ, сказалъ Александръ фонъ Гумбольдтъ, д’Орбиньи мой прiятель, онъ будетъ еще разъ опредлять.» За тмъ былъ разсказанъ подобный, но уже не столь интересный анекдотъ.

Снова началось чтенiе грязной тетрадки; при перевод професоръ сморозилъ что – то такое, что вся аудиторiя расхохоталась. Это послужило поводомъ къ разговору о трудности изученiя русскаго языка. Звонокъ прервалъ этотъ интересный разговоръ. Вотъ и все, что я вынесъ изъ посщенiя лекцiй почтеннаго професора.

На выпускномъ экзамен професоръ – какъ самъ потомъ разсказывалъ – удивился моимъ знанiямъ, и должно быть онъ дома занимался «прибавилъ онъ – я его никогда не видалъ лекцiи.» Справедливость требуетъ прибавить, что свднiя мои были весьма и весьма ограничены, – но что мудренаго, что и имъ удивился професоръ? – все – же мы готовились по новымъ руководствамъ, а онъ кром своей грязной тетрадки ничего не зналъ.

Замчательна еще слдующая черта ученаго лакейства, о которой не безъ гордости повствовалъ почтенный професоръ: онъ не посмлъ сказать г. Розе, что змевикъ встрчается на Урал въ сплошныхъ массахъ единственно потому, что знаменитый учоный былъ противнаго мннiя. Зачмъ – дескать обижать старика.

На экзамен отъ насъ требовались самыя ничтожныя свднiя. Такъ напр. выставленно было 80 образцовъ горныхъ породъ и минераловъ, названiя которыхъ студенты должны были знать; мстонахожденiе минерала, его кристалическая форма и проч. – все это считалось ничтожными подробностями.

И такъ два вышеописанныхъ учоныхъ мужа ничего не длали, почивали на лаврахъ и получали за это ежегодно полторы тысячи рублей. У каждаго изъ нихъ было по доценту, которые работали въ сто разъ больше и получали въ вид милости, изъ остаточныхъ суммъ, по 300 рублей сер. Объ одномъ изъ этихъ доцентовъ, именно о доцент Химiи я скажу нсколько словъ; другого я почти не слушалъ и ничего положительнаго сказать о немъ не могу, кром того, что т лекцiи, которыя я слышалъ, были вполн удовлетворительны.

Доцентъ Химiи читалъ органическую Химiю. Систематическое, ясное, вполн научное изложенiе, прекрасныя замчанiя и строгiя интересныя выводы изъ фактовъ – таковъ былъ характеръ его лекцiи. Онъ не производилъ фурора своими лекцiями, но по выход изъ аудиторiи всякiй чувствовалъ, что вынесъ много новаго и дльнаго; это былъ одинъ изъ тхъ людей, которые заслуживаютъ прочную извстность, хотя имъ въ начал приходится бороться съ антипатiями нкоторой части студентовъ. Такъ были недовольные и нашимъ доцентомъ даже такiе, что предпочитали лекцiи ординарнаго професора. Объяснить это можно единствено тмъ, что эти недовольные джентельмены просто на просто не понимали лекцiй молодого учонаго; они были дурно къ нимъ приготовлены. Я уже замтилъ выше, что въ глазахъ ординарнаго професора теоретическая часть Химiи была излишнею мудростiю, чмъ – то въ род десерта, безъ котораго легко обойтись. Дйствительно, онъ какъ – то и обходился безъ нее. Дуалистическая система вполн удовлетворяла его; онъ не видлъ спутанности понятiй въ опредленiяхъ, что такое соль, кислота, почему опредленiе средней соли для одной кислоты одно, а для другой другое; названа въ учебник соль среднюю и пусть ее такъ называется и т. д. Т, которые ничего не знали кром лекцiй почтеннаго професора, косо поглядывали на доцента, который – какъ имъ казалось – единственно для того, чтобы спутать студентовъ, толкуетъ объ двуосновныхъ кислотахъ и трехатомныхъ алкооляхъ. Въ доброе старое время обходились и безъ этого. Не могу не замтить при этомъ, что одинъ докторантъ на степень доктора Физики Химiи въ тезис спуталъ понятiе объ па и эквивалент. Онъ отговорился тмъ, что онъ совсмъ не химикъ и только поневол долженъ быть докторомъ и Химiи, такъ какъ степени доктора Физики не имется. Положимте, что такъ, – но какъ же дурно шло преподаванiе Химiи въ былое время, что учоный весьма почтенный спуталъ два такiя элементарныя понятiя? Вдь это все равно, еслибы докторъ Славянскихъ нарчiй не зналъ различiя между эрой и эпохой.

Теоретическая часть излагалась доцентомъ особенно хорошо, и она – то особенно не нравилась завзятымъ ученикамъ стараго професора, упражнявшимся въ приготовленiи ртутныхъ и мдныхъ солей. Отвты нкоторыхъ студентовъ (особенно мой) заставили доцента сожалть, что онъ налгалъ на теоретическую часть; тутъ вовсе не его вина, а скорй наша. Но наврно мы получили большее понятiе о Химiи, какъ о наук отъ него, чмъ слушая практическiя замчанiя (объ откупориванiи склянокъ) ординарнаго професора. Мы знаемъ покрайней мр что за наука Химiя, для насъ она не темный лсъ, не учоная номенклатура химическихъ соединенiй, а живая, стройная, опредленная наука. А что у насъ душа не лежала къ практической части, – такъ это ужь наша вина.

Учоность и толковость молодого доцента обнаружавалась весьма ярко на учоныхъ диспутахъ; его возраженiя были всегда дльныя; не второстепенныя, а мткiя и тонкiя. Я нарочно замтилъ это, потому что мн хочется сказать слова два о диспутахъ на учоныя степени.

Диспуты бываютъ двухъ родовъ скромные и шумные. Первые проходятъ для публики незамтно, хотя иногда бываютъ очень важны для внутренней университетской жизни. Я упоминалъ выше объ одномъ изъ нихъ. Слухъ о вторыхъ проникаетъ даже въ газеты, обыкновенно въ вид какой нибудь горячей, безпорядочной статьи. Сторонникъ одного изъ диспутантовъ чуть не съ пной у рта докладываетъ публик, что покровительствуемый имъ диспутантъ былъ правъ, а его противники говорили глупости, на которыя не слдовало обращать вниманiя; вся статья бываетъ написана необыкновенно – темно и преисполнена тонкими намеками на то,