Комиссия из области прибыла после обеда. Уже навеселе — в районе их поднакачали, по всей вероятности, весьма основательно. И всем стало ясно с первого взгляда, что такая комиссия не смогла бы заметить беспорядков, о коих сигнализировали честные коммунисты, и без наших героических усилий по их маскировке. И нам всем стало жаль этих зря потраченных усилий. Если бы мы только знали!.. Интересно, почему мы дело по сокрытию преступлений и халтуры не делаем так же преступно и халтурно, как делаем само дело, в котором совершаем эти преступления и халтурим?!

О чем? Конечно о диссидентах и эмигрантах. И ничего в этом удивительного нет. В нашем унылом житейском болоте это — самый значительный предмет разговоров, споров, сплетен, слухов. В нашем воображении эти два явления (диссиденты и эмиграция) слились в одно, хотя большинство эмигрантов не имеет никакого отношения к диссидентам, а многие диссиденты не имеют шансов или не хотят эмигрировать. Для нас одно немыслимо без другого по трем причинам: 1) оба открыто выражают недовольство нашим образом жизни; 2) множества участников этих движений и их судьбы частично совпадают; 3) власти всячески стремятся изобразить их как нечто единое. Хотя мы и спорим, однако в общем и целом большинство из нас и в большинстве случаев тяготеет к официальной концепции этого диссидентско-эмигрантского движения. Концепция эта такова. Движение это есть результат тлетворного влияния Запада, главным образом — сионистов и разведок западных стран. В него вовлекаются всякого рода отбросы нашего общества(за редким исключением), честолюбцы, стяжатели, психически больные, индивидуалисты, авантюристы, уголовники. И надо сказать, что власти как в открытой печати, так и в закрытой пропаганде весьма умело используют факты, чтобы создать убедительность для своей концепции. Говоря об умелости и убедительности, я имею в виду эффект воздействия на широкие слои населения. Думаю, что на Западе многие попадаются на эту удочку. Восприятие этой официальной концепции нами (даже нами, то есть средой сравнительно интеллигентной) осуществляется в три тапа. Первый этап: власти, разумеется, врут. Второй этап: нет дыма без огня. Третий этап: а если уж говорить начистоту, между нами, положа руку на сердце, то ведь на самом деле так. А так как сами мы публично протестовать и эмигрировать не собираемся, то диссиденты и эмигранты вызывают в нас сильные эмоции, причем противоречивые. С одной стороны, мы им сочувствуем — все-таки правду говорят, все-таки люди не хотят жить в нашем свинском болоте. С другой стороны, мы раздражены на них, ибо они удирают, а мы обречены тут гнить, они осмеливаются критиковать, а мы боимся. А только ли боимся? Мы главным образом сами не хотим, ибо это болото со всеми его ужасами, обличаемыми диссидентами, есть наш дом родной. Отношение диссидентов и эмигрантов к нашему родному дому мы, естественно, воспринимаем как личное оскорбление. И довольно часто мы реагируем так: пусть катятся отсюда, воздух будет чище! И неверно думать, что это власти нас заставляют так реагировать. Власти выражают наши общие настроения. И мы ворчим на власть и на наши порядки. Но, как нам кажется, совсем по-другому и с другими целями. Наше ворчание — наше семейное дело.

Хотя наши власти пропагандируют такую концепцию диссидентства и эмиграции, по другим каналам в наше сознание осторожно внедряются слухи совсем иного рода. И хотя они явно противоречат официальной концепции, они прекрасно уживаются друг с другом, ибо мы привыкли совмещать несовместимое и менять свои взгляды по десять раз на день в зависимости от перемены условий их выражения и собеседников. Суть этих слухов такова: диссидентское и эмигрантское движение было задумано в ЦК и КГБ с некоей великой тайной целью, специально спроецировано ими и до мелочей контролируется и направляется ими. Как же так? — удивился я, когда эту идею мне шептал на ухо («по-дружески») один сотрудник института, который не скрывал того, что он офицер КГБ. Это же не соответствует нашей партийной прессе! Почему же не соответствует?! — удивился в свою очередь он. ЦК и КГБ мудро и умело использовали тлетворное влияние Запада сразу же взяли его под контроль и направили в нужное для нашей Партии и Народа русло.

Я тогда был буквально сражен логикой этого подонка. Но потом сам другими путями пришел почти к такому же выводу (и лишь после этого вспомнил о разговоре с ним). Мы идеологически воспитываемся так, что никакие кажущиеся и фактические логические противоречия нас не смущают, а о некоей моральной принципиальности и говорить нечего: это с самого начала исключено нашей необычайной гибкостью. Мы не аморальны, как думают некоторые. Мы всегда имеем четкие формы. Но мы очень быстро и безболезненно меняем наши формы. И с этой точки зрения мы суть новые, более совершенные существа в истории человечества. Мы — не деградация, а прогресс. Мы лучше приспособлены к усложняющимся условиям бытия, чем наши предшественники. Ведь наши предки на первых порах тоже казались их современникам-животным уродами! Представляю, какими в высшей степени совершенными тварями будут наши потомки!!!

В школе мы с приятелем придумали в шутку учение о том, как лучше всего выжить, будучи избиваемым и убиваемым. Это было нечто принципиально отличное от приемов защиты в драке, когда ты сопротивляешься или нападаешь сам. Это была совокупность принципов покорности.

Из мудрых истин бытия

Моей натуре эта ближе:

Кто зад у сильных мира лижет,

Тот избегает бития.

Нас, конечно, прорабатывали на комсомольском собрании, осудили наше учение как классово чуждое. Были, правда, затруднения в установлении того класса, интересы которого выражало наше учение. И хотя наше учение было шуточным, моя собственная жизнь и жизнь окружающих меня людей проходила в соответствии с ним.

Но если все-таки под вздох

Они тебе влепили, гады,

Не жди! Скорей на землю падай!

И делай вид, что ты издох.

И мы падали еще задолго до того, как нам наносили удары. Падали даже от воображаемых ударов. Мы настолько привыкли падать, что тосковали, если нас не били, мы жаждали получать удары.

Еще хочу предостеречь:

Не вздумай Им уподобляться,

Старайся лучше расслабляться.

Авось удастся жизнь сберечь.

И мы жили, боясь напрячь мускулы и распрямить плечи, готовые вобрать в себя любой чужой кулак. И многие благодаря этому уцелели.

И истину еще одну

Скажу в порядке назиданья:

Не надо сдерживать дыханья,

Когда совсем пошел ко дну.

Мы именно так и поступали. Даже на мелких местах мы совали головы в грязный житейский поток и с жадностью вдыхали его смертоносные воды. И вот нас уже нет. А те, что еще живы, просто ждут своей очереди.

Не нами это начато.

Такая, значит, наша участь:

С случайной жизнею отмучась,

Вернуться в вечное ничто.

А к чему я об этом вспомнил? А вот к чему.

Однажды к нам на фронт приезжал лектор из политотдела армии. Здорово трепался. Мы слушали развесив уши. И все напирал на приоритет общественного перед личным. После лекции мы продолжали обсуждать эту тему между собою. Был у нас во взводе один мальчишка. Тихий, задумчивый. И не очень расторопный как солдат. Вот он и ляпнул вдруг, что, мол, так и не испытаешь своей личной жизни, что, мол, даже после смерти в общей могиле гнить придется. Кто-то донес. За парня сначала взялись наши политработники. Пошли допросы и проработки. Почему не хочет в братской могиле гнить?! Отрыв от коллектива! Противопоставление себя коллективу! Тут и до измены один шаг! А парень, вместо того чтобы покаяться, уперся: хотелось бы, стоит на своем, в своей индивидуальной могиле гнить. Дело раздули. Кончилось трибуналом. Парню говорят: или покаешься, и тогда десять лет штрафного, или не покаешься, и тогда расстрел. В общем, расстреляли парня. Перед строем, чтобы пример для всех был. Тут-то и возникла проблема: как хоронить? Если закопать отдельно, значит, пойти на уступку ему. Зачем тогда расстреляли?! А в братскую могилу нельзя — изменник! Кто-то предложил подождать, когда таких мерзавцев много накопится, и закопать их вместе..Но этот вариант осудили: нельзя таким путем создавать антисоветскую группу. Ничего себе задачка? Не подумайте, что я шучу. Такая заваруха началась. Дело дошло до самых высших инстанций. От нас труп увезли в особой машине, с усиленной охраной. А куда и зачем, мы спросить побоялись. Интересно, как Они там справились с этой проблемой?