— Нравится? — улыбается мне Адам, безусловно пораженный выражением на моем лице. Я наконец подбираю челюсть с пола.

— Это восхитительно, — говорю я, вслух или про себя, не уверена.

— Это Адам сделал, — говорит Джеймс, гордо распрямляя плечи. — Он сделал это для меня.

— Я не то чтобы сделал это, — протестует Адам, смеясь. — Просто нашел место и привел его в порядок.

— Ты один живешь здесь? — спрашиваю я Джеймса.

Он сует руки в карманы и кивает.

— Бенни часто остается со мной, но в основном я здесь один. В любом случае, мне повезло.

Адам роняет наши сумки на диван. Пробегает рукой по волосам, и я наблюдаю за тем, как напрягаются мышцы на его спине. Наблюдаю за тем, как он выдыхает, и с выдохом напряжение покидает его тело.

Я знаю почему, но все равно спрашиваю:

— Почему тебе повезло?

— Потому что у меня есть посетитель. Ни у кого из других детей нет посетителей.

— Здесь есть и другие дети? — Надеюсь, я не выгляжу так же испугано, как себя ощущаю.

Джеймс так быстро начинает кивать головой, что напоминает болванчика.

— О да. Вся эта улица. Все дети здесь. Хотя я единственный, у кого есть собственная комната. — Он обводит рукой помещение. — Это все мое, потому что Адам достал это для меня.

Но остальным приходится делиться. У нас тут есть что-то вроде школы. И Бенни приносит мне еду. Адам говорит, я могу играть с другими детьми, но мне нельзя приводить их внутрь. — Он пожимает плечами. — Но это нормально.

Реальность того, о чем он говорит, словно яд просачивается в мой желудок.

Улица, выделенная осиротевшим детям.

Интересно, как умерли их родители. Но я недолго об этом размышляю.

Я провожу мысленную инвентаризацию комнаты и замечаю стоящий в углу небольшой холодильник, с небольшой микроволновкой на нем, вижу несколько шкафов для хранения. Адам привез столько продовольствия, сколько вообще возможно — все виды консервированных и не скоропортящихся продуктов. Мы взяли с собой туалетные принадлежности и множество комплектов одежды. Мы собрали достаточно, чтобы прожить некоторое время.

Джеймс достает из холодильника упаковку из фольги и кладет её в микроволновку.

— Постой… Джеймс… не надо… — Я пытаюсь остановить его.

Его глаза застывают, будучи широко распахнутыми.

— Что?

— Фольга… нельзя… класть в микроволновку металл…

— Что такое микроволновка?

Я моргаю так часто, что комната почти плывет у меня перед глазами.

— Что?..

Он снимает крышку с контейнера из фольги, в котором обнаруживается небольшой квадратик. Он похож на бульонный кубик. Он указывает на кубик, затем кивает на микроволновку.

— Все в порядке. Я всегда кладу его в Автомат. Ничего страшного не происходит.

— Он берет молекулярную составляющую еды и умножает её. — Адам стоит рядом со мной. — Он не добавляет лишней пищевой ценности, но заставляет дольше чувствовать себя наевшимся.

— И это дешево! — говорит Джеймс, улыбаясь, пока засовывает кубик обратно в это хитроумное изобретение.

Меня поражает то, сколь многое изменилось. Люди стали настолько отчаянными, что симулируют еду.

У меня столько вопросов, что я готова взорваться. Адам сжимает мягко мое плечо и шепчет:

— Мы поговорим позже, обещаю.

Но я — энциклопедия, где слишком много пустых листов.

Джеймс засыпает, положив голову Адаму на колени.

Он говорил не прекращая, как только расправился с едой, рассказывая мне все о своей какбы-школе и о своих как-бы-друзьях, и о Бенни, пожилой женщине, которая заботится о нем, потому что, как он говорит: «Я думаю, она любит Адама больше, но иногда она тайком протаскивает мне лишнего сахару, так что все в порядке». Здесь есть комендантский час. Никому, кроме солдат, не разрешается находиться на улице после заката, каждый солдат вооружен и имеет право применить оружие по своему усмотрению.

— Некоторым разрешено иметь еды и вещей больше, чем другим, — говорит Джеймс, но это потому, что люди сортируются по признаку того, что они могут сделать для Восстановления, а не потому, что они люди, у которых есть право не умереть от голода.

Мое сердце покрывается трещинами с каждым новым словом, которым он делится со мной.

— Ты ведь не возражаешь, что я так много болтаю, да? — Он прикусывает нижнюю губу и изучает меня.

— Совсем не возражаю.

— Все говорят, что я много болтаю. — Он пожимает плечами. — Но что мне еще делать, если у меня есть столько всего, что можно сказать?