«И ничего он его не взламывал!» - дружно встали на защиту пердящего попутчика прочие граждане и гражданки.

«Вот именно!» - солидарно поддакнули из вагона.

«Что – именно? Что – именно?!! А ну, предъявили билеты!»

«Ой, да, девочки, пошли быстрее отсюда…»

«Спасибо, товарищи, отстояли!» - высунулся из сортира облегчённый попутчик.

«Нет, родной, это тебе спасибо!»

«Скрутило его, видишь ли…»

«Согнать его на следующей остановке к чертям собачьим!»

«Можно подумать, от этого нам всем дышать здесь станет легче…»

«А вот когда я этой весной был в Германии…»

«Да заткнись ты со своей Германией!!!»

«Сдохнуть можно», - только и думал Сакуров.

В конце августа Сакурова первый раз обворовали. Когда он приехал из очередной поездки в Москву, то не обнаружил две лейки, купленные недавно на рынке и оставленные в душе, который Сакуров построил из подручного материала.

– Жорка, ты не брал мои лейки? – сунулся бывший морской штурман к своему пьяноватому другу.

– Соображаешь? – обиделся Жорка. – А тебе разве не говорили, дурню, ничего не оставлять на улице и в огороде?

– Кто ж их мог спереть? – переживал Сакуров. – Наверно, залётные?

– Не было тут никаких залётных, - буркнул Жорка, запахивая привезённую Сакуровым литру водки полой военного френча. – Свои взяли…

– Что ты говоришь? – не верил собственным ушам Сакуров. – А кто мог конкретно?

– Да кто угодно, кроме вековух, Семёныча, Виталия Ивановича и Мироныча. Ещё Иван Сергеевич со своей старухой на воровстве не поподался…

Себя с Варфаламеевым Жорка не считал.

– Надо же! – сокрушался Константин Матвеевич, покупал новые лейки, стал убирать на ночь шланг, валяющийся в огороде, а через неделю у него пропадали пассатижи, оставленные на срубе колодца.

– Жорка, ты не брал пассатижи? – снова бежал к приятелю Сакуров. Приятель в это время пропивал картошку в компании с Семёнычем, Гришей и Варфаламеевым.

– Достал ты меня своими пассатижами! – орал пьяный Жорка. – У меня у самого их двое спёрли…

– А у меня прошлым летом стянули газовый баллон и тиски! – победно сообщал Семёныч. – И я так думаю, что это твои, Гриша, дела!

– Не, это Жуков, - лениво отбрехивался потомственный браконьер.

– А, может, и Жуков, - не стал заводиться Семёныч.

«Чёрт бы вас побрал! – мысленно чертыхался Константин Матвеевич. – Что за люди – друг у друга всё подряд тырят… Ничего нельзя ни на улице, ни в огороде оставить…»

После истории с пассатижами Сакуров стал более тщательно следить за своими вещами, и вскоре был обвинён учительницей в краже её инструментов.

– Какие инструменты?!! – бесновался ставший нервным от трезвого образа жизни в вороватой российской действительности бывший благополучный житель курортного Сухуми. – У вас они вообще были, эти инструменты!!?

– Целый набор, - сообщал внук учительницы, поедая бутерброд, позаимствованный из продовольственных запасов Сакурова.

– Да зачем мне дался ваш набор!

– А Мироныч сказал, что дался, потому что тебя самого обокрали… Да не бери ты в голову, Костя, поехали лучше в город за мороженым!

Они с внуком учительницы давно перешли на ты, а сам внук со всеми был запросто, Семёныча звал Лёхой, Виталия Иваныча – Виталиком, военного – Володей. Как его воспитывала при этом учительница, вравшая, что она заслуженная то ли бывшего РСФСР, то ли всего Союза, оставалось только догадываться. А недавно внук был пойман с поличным на краже чеснока у Семёныча.

– Нет, видали? – орал бывший почётный деятель московского таксопрома. – Самый отборный попёр, который я на посадку заготовил!

В тот день учительшин внучок кормился у Семёныча, рассказывал ему анекдоты с картинками, а потом, уходя домой к бабке с набитыми всякой снедью карманами, зацепил по пути связку чеснока. Внучок спрятал связку под футболку и, когда хотел уже нырнуть в свой двор, его догнал бдительный Семёныч.

– Вот гадский пацан! – восторженно ахал одноглазый селянин. – И когда только успел!??

– Да, ладно, Лёха, я пошутил! – отбрехивался пацан.

– Ничего себе – пошутил! Самый отборный попёр…