Мы сидели за столом, в большой светлой комнате. Всё было привычное и родное. На полу само тканные ковровые дорожки. Одну стену украшал ковёр, привезенный мной из Египта. На другой стене большие фотографии родителей и моего дяди Матвея Александровича репрессированного в 1937 году, и реабилитированного в 1957 году. Так же было несколько рамок с многочисленными семейными фотографиями. В простенке между окнами висела репродукция картины, изображающая косцов: сына, мать, отца и деда, скашивающих траву, на опушке леса, трава была словно сказочный ковёр. Эту картину я помню с детства, за долгие годы, она потеряла свои яркие краски, но по- прежнему волновала нас, и была любимой картиной мамы.

Родители уже знали, что её написал художник А.А. Пластов и называется она «Сенокос», чей подлинник находится в Третьяковской галерее в Москве. Это я им рассказал, после того как сам побывал в галерее и увидел её там.

В углу образ Николая Чудотворца, покрытый старинным самотканым рушником, с вышивкой.

В такой умиротворённой, блаженной обстановке мы вели беседу.

– Думала ли я, что доживу до таких счастливых дней. Сколько я молилась за вас, детей и мои молитвы услышал Господь.

Она перекрестилась, поклонилась образу Николая Чудотворца.

Отец как всегда молчаливый, после выпитой рюмки начал философствовать. «Видишь, сынок, жизнь хорошая штука, но она эта жизнь и жестокая. Как она тебя потрепала в молодости. Но ты сам убедился, если человек чего-то добивается, борется, не отступает, затрачивает много усилий, он добивается успеха».

— Папа, спасибо за хорошие слова, спасибо за твой подарок книгу «Два капитана». Эта книга, вдали от вас, была для меня вместо родительского наказа и совета.

Да и жизнь, эту жестокую штуку ты отец то же победил. Приложил намного больше усилий, чем я. Беспризорник, не потерялся в её хитросплетениях, прошёл две войны, выучился, вырастил детей. За что мы дети благодарны вам с мамой.

Я рассказывал родителям о своих полётах, заморских странах, приключениях, превратностях судьбы. О том, как встретил девушку Катю в 1960 году, из соседнего посёлка Урман, а затем неожиданно с ней же в 1970 году. О просьбе её матери Марии Васильевны узнать, что- либо о судьбе её мужа погибшего на Кубе. Рассказал, как нашёл его могилу в окрестностях Гаваны. Привёз землю с этой могилы, но передать её некому, Мария Васильевна недавно умерла, похоронена в Урмане.

Господи! Вымолвила мама, я ведь помню эту девушку Катю. Она приезжала к нам, ещё в старый, маленький дом. Это было через год, может два после твоего отъезда в Среднюю Азию. Расспрашивала о тебе. Рассказывала, что ты повлиял на её судьбу. Я как-то холодно приняла её, тогда ведь много писем приходило на твоё имя. Я считала это всё несерьёзно. Знала, что ты переписываешься с Галей, о чём и рассказала Кате, даже дом показала, где её тётя живёт. Она очень огорчилась. Выпросила твоё фото и уехала. А я тебе даже и не рассказала о этом событии думала, это тебе не нужно.

Значит, Мария Васильевна видела мою фотографию, поэтому и говорила в ресторане: «что похож, только в другой форме».

На следующий день, который был пасмурным, шёл дождь. Мой товарищ, главный инженер Керамического завода Геннадий Морозов на машине Газ-69 увёз меня с мамой на кладбище в Урман.

В тени огромных тополей, за аккуратным деревянным забором, располагалось старинное деревенское кладбище. В старой части могилы расположены хаотично, памятники и кресты были поросшие мхом, некоторые повалились и за давностью лет просто разрушились. Здесь росли и цвели только многолетние цветы, да старые тополя и берёзы шумели над головой. Никто за этими могилами не ухаживал, близких не было, а дальние родственники никого не помнили, а может их уже и не было.

По рассказу Зои Михайловны мы без труда, в новой части кладбища нашли чёрный холмик, с недавно подсыпанной землёй, обложенный керамической плиткой.

С фотографии, на мраморном надгробии, на нас смотрела красивая, улыбающаяся женщина. Ниже надпись: Карелина Мария Васильевна 1917–1979 гг.

Всё говорило, что здесь недавно кто-то был. Может Катя, а может родственники.

Я рассыпал сухую, красноватую землю с последнего упокоения её супруга Ивана Фёдоровича. Мама зажгла поминальные свечи, возложила венок из живых цветов к надгробью и прочитала молитву «За упокоение души» умершего.

Был полдень, моросящий дождь перестал, серое небо просветлело. Тучи на глазах разошлись. Ярко засияло солнце, разливаясь по всему небу. Его лучи, как бы играли, согревали нас и несли какую-то неведомую благодать.

– Такое явление, как сегодня, не всегда бывает, только в большие святые праздники. Возможно, сейчас их души встретились — проговорила мама.

За фотографию я спрятал записку.