его за плечи и стал изо всех сил трясти.

– Послушайте меня! – кричал я на него. – Только послушайте меня!

119

Старик присмирел.

– Вы… вы… вы… – в его глазах показалась наивная надежда на

признание, на комплимент. Он рассчитывал, что за «вы» последует

«гений» или, по крайней мере, «спаситель», но в последнее время мне

хватало сил только разочаровывать. Я заключил:

– Вы Кащенко!!!

«Профессор» обмяк, а я побежал к выходу. Надежды на счастливое

избавление, правда, не было. Старикашка быстро опомнился и, сотрясая

воздух своей тростью, заковылял следом за мной.

– Бусы! – орал он на всю библиотеку. – Бусы! Бууусыыыыы!!! Никогда не

надевайте бусы! Они иструтся прямо на вас. Какой стыд в приличном

обществе! Бусы искрошатся на вашей шее и засыплются в декольте!

За кого он меня в конце концов принимает? И где, черт побери, охрана?!

Он может убить меня своей тростью, никто и не узнает. Я хотел вернуться

в читальный зал, последний раз взглянуть на Тобольцева, если он все еще

там, и уже дождаться его в машине.

Я бегал по коридорам с низкими потолками и к своему ужасу убеждался,

что не могу найти выход. Я заблудился. На пятки наступал психованный

дедуля, поражая своей резвостью. Никаких других людей вокруг не было.

Через некоторое время крик «профессора» заглох где-то сзади. Меня это

не утешило. Как никак я остался в полном одиночестве. Коридоры

постоянно выводили или к запертым дверям с ничего не говорящими

номерами, или к темным лестничным пролетам, невыносимо шибавшим

хлоркой. Похоже, это была редко посещаемая часть библиотеки с плохим

освещением, может быть, закрытая на ремонт. Мне просто не повезло.

Испугавшись преследования, я свернул куда-нибудь не туда и создавалось

впечатление, что все глубже и глубже в это «не туда» забивался. Звать на

помощь мне не хватило духа.

Я сел на перила лестницы, ведущей вниз. Закурил сигарету. Надо хотя

бы найти окно и понять с какой стороны здания все это находится и в

каком направлении стоит продвигаться. Нельзя нервно бегать по

лабиринту, не подозревая, что это паутина и ты только соскальзываешь к

ее центру. Пахло сыростью и мочой.

120

Диего, наверное, уже узнал, что случилось с Валентином. Пашечка-

ключник мог кого-нибудь заметить. Кошка скорее всего плачет или гадит на

кровать. У всех активная, светская жизнь, один я сижу в пыли и даже не

догадываюсь, куда пойти. Снизу послышались какие-то шорохи.

Это были приглушенные шорохи. Я не мог отгадать, что их производит.

Может быть, шум через стену. Звуки нельзя было бы различить, не присядь

я на секунду, чтобы расслабиться и выкурить сигарету. Видимо, крыса.

Шорохи становились настойчивей. Они не приближались, но как будто

разрастались. Вариант с крысой тут же отпал. Я больше не мог их

игнорировать. Или это была очень большая крыса, что тоже тяжело не

принимать во внимание.

Первым делом мне захотелось бежать без оглядки. Вспомнилась та пора

в детстве, когда любой незнакомый дверной проем сулил опасность.

Особенно, если за ним была темнота, или если ты был в темноте, а из-под

двери сочился свет. Какой-то первобытный страх пред неизвестным,

помноженный на детские болезненные фантазии.

Мой самый большой детский страх представлял собой сочетание

темного дверного проема, запаха хлорки и редкой капели. А на дверной

косяк налипла пыль, колышущаяся при сквозняке. Наверное, в детстве я

так и не решился заглянуть в подобный дверной проем и страх остался со

мной навсегда.

Сейчас он вновь материализовался. Слышался запах хлорки. Лестница

уходила в темноту. Непонятными шорохами почти заглушалась редкая

капель – то ли трубы протекали, то ли внизу раковина для уборки. Можно

было убежать и продолжить поиски выхода, но мне вдруг захотелось

бросить вызов первородному ужасу. Я стал медленно и тихо спускаться по