маску, чуть ли не обнюхивают, с ухмылкой бросают в пыль, не впечатлили. Со смолой

они тоже не разобрались, но, нам всякий случай ставят ведёрки под крыльцо. Неожиданно

натыкаются на спящего дракончика. Тот с рассерженным шипением выскакивает из

ранца, плюётся огнём, злобно кусает пальцы, пытающиеся его поймать. Вопль, у

несчастного пополам перекушена ладонь. Никогда не думал, как силён мой питомец!

Дракончик вырывается, изрыгает уже не маленький огонь и взмывает вверх, исчезает за

высоким забором.

– Что это было?!- потрясённо спрашивает Борис Эдуардович.

– Да, так, птаху по дороге подобрали,- с удовольствием говорю я.

– Да это, какой-то птеродактиль!- восторженно восклицает Санёк.

Несчастный орёт, заливая пыль кровью. Пару пальцев вообще отвалились и

валяются в грязи как безобразные гусеницы.

– Вы для меня загадка, и, думаю, большая головная боль,- цедит сквозь зубы Борис

Эдуардович.- Пока отведите в отдельную камеру, на досуге, разберусь с ними.

Меня гонят вглубь двора. Иду, злорадно посмеиваясь, слышу вопли несчастного,

оно, конечно, я врач, по образованию, но мне совсем не жалко страдальца. Толи ещё

будет, злорадно думаю я. Чувствую, как когда-то задремавшая Сила вливается в мои

члены. Ощущение такое, что могу движением плеч разорвать путы, но пока не хочу

торопить события.

Меня толкают в тёмное помещение, здесь уже Семён, голова перевязана, но кровь

всё ещё сочится сквозь повязку.

– Как у тебя?- спрашиваю друга.

– Жить буду,- ухмыляется он,- ветеринар неплохо знает своё дело. Правда, возмущался, говорил, он занимается праведным делом, всяких баранов лечит, а тут какого-то смерда

привели. Ну, ему там объяснили, плевался, но артерию зашил, видно, в прошлом, был

неплохим хирургом.

– Испортился народ,- взгрустнул я.

– Что делать будем?

– Поживём, увидим. А ты знаешь, я не хочу здесь задерживаться, в любой момент могу

верёвки порвать, вот только не знаю, где наши дети.

– В том то и дело,- соглашается друг,- надо узнать, где дети.

– У Машки какой-то.

– Придётся к ней наведаться.

– Наведаемся, куда денемся,- я оглядываюсь по сторонам. Хотя двери плотно закрыты и

нет окон, хорошо вижу, да и Семён не испытывает дискомфорта. Пещерная жизнь научила

нас видеть в темноте.

Наша камера представляет собой помещение из хорошо подогнанных друг к другу

брёвен, дверь дубовая, оббита железными пластинами, на полу солома, пару вонючих

шкур, на стене болтаются несколько металлических колец, судя по всему, пристёгивают

на цепь особенно строптивых, у двери зловонное корыто, туда наливают еду для

заключённых. Первым делом стараюсь очистить корыто соломой, неизвестно, сколько

будем здесь сидеть.

Семён возится со шкурами, пытается вытряхнуть, но затея неверная, такая

поднялась пыль, что я невольно ругнулся.

– А, как же артефакты?- неожиданно осенило его.

– Во дворе вышвырнули, под крыльцо закатились, там же и смола, на наше счастье эти

вещи их не впечатлили. И ещё, слушай хохму, наш дракончик пальцы одному откусил.

– Правда, что ли?

– Сам не поверил, напрочь откусил.

– М-да, подрос … с крупного кота,- Семён задумался.- А ведь быстро растёт. Что из него

получится?

– Дракон, естественно,- я и сам не раз над этим задумываюсь. Это настоящая стихия, ничто его не остановит. Помню, иной раз, почёсывая ему шейку, натыкался на острые как

бритва чешуйки, кожа напрочь слетала с пальцев. А ведь как аккуратно он тяпал меня за

нос, невольно вздрагиваю, вспомнил откушенные пальцы. И почему он ко мне

привязался? Может, потому, что полюбил его, сам отвечаю на вопрос. Мне, этот зверёк, с

самого начала запал в душу, забавный, такой непосредственный, просто лапка. М-да, лапка. Где сейчас он сейчас, только б не обидел кто, я тревожусь, но внезапно в голове

возникает, словно искрящийся золотой песок слегка басовитый голосок:- Да брось ты, батя, волноваться, кто меня тут может обидеть. С птицей какой-то подрался, все перья ей