— Знаешь? Так она что… с тобой делилась или как? Я же в уединенном месте…

— Хочешь знать? Все проще простого. Я ее любил.

— Да — а?..

— На Днепре, в тот день, когда майор тебе фонарь повесил, мы стали близкими. Никто этого не знал. Зоя этого не хотела.

— Вот так история! — удивился Пашка. — А у меня и в мыслях не было. Как же ты всех обскакал?

— Мы с ней в одной школе учились, до войны знакомы были. Потом встретились на фронте. В общем, простая история.

— Понятно. Молодец Зойка! Отдала предпочтение сержанту. Это редко бывало. Повидать бы ее сейчас.

— Нельзя, лейтенант.

— Почему?

— Она в том же бою погибла.

— Не может быть! Зойка погибла?

И Пашка умолк, пораженный.

— Когда я тебя тащил, уже знал, что ее нет в живых. Сам и похоронил под пулями.

— В том же бою?

— В том же. Когда уже наметилось окружение, я просил ее вырываться с ранеными — немец петлю еще не затянул. Она осталась. Из-за меня осталась, лейтенант. Я уцелел, а она погибла. В том же бою,

— повторил генерал. — Под Коростенем.

Он говорил тихо. У него еле — еле двигались губы.

— Да, жаль женщину. Зойка! Не знал, — вздохнул Пашка. — А сказали, что небо в алмазах, товарищ генерал? Выходит, не было его, в алмазах…

У генерала дернулась и запрыгала нижняя губа.

— Не было, лейтенант. С тех пор и не стало. Первая и единственная моя любовь…

— Выходит, вы так и не женились?

— Почему. Женат. Жена есть, дети. И внуки, как у тебя. Но любовь там осталась, под Коростенем. Не могу забыть Зою, лейтенант! Вот и сейчас она передо мною как живая стоит. Тебя встретил… и как вчера все это было. Самые счастливые дни, они там, на Днепре, остались.

Генерал отвернулся. У него часто прыгала губа.

— У — у… фашисты — гады! — с натугой выдавил Пашка. Кулаки у него сжались. Он медленно поднялся. — Гады, гады! Товарищ генерал, я… это самое… сейчас попробую.

— Что? — вяло отозвался генерал.

— Ну… что вы просили. Может, смогу по — старому. Я сейчас… одну минуту…

Пашка стоял, пружиня на раскоряченных ногах, словно готовился к прыжку. Оттопыренные руки со сжатыми кулаками подрагивали. Перекошенное яростью Пашкино лицо наливалось злой темной кровью.

Обернувшись к Пашке, генерал чуть привстал.

— А — а-а — а-а! — взревел лейтенант. — Ммать вашу… в бо — ога — аа… в ка — амешки — и!..

Бешеный мат яростно покатился на равнину с бугра. Непроизносимые слова летели над рекой, над лугом — к деревне и еще дальше, к лесу, и казалось невероятным, что они изрыгаются всего лишь одной человеческой глоткой. Какой-то штатский возник у бугра и кинулся наверх, но генерал движением руки обратил его вспять. Он вскочил и, вздымая кулаки над головой, закричал:

— Давай, Паша, кр — руши — ы, дави их, гадов!

— Все, — истратив силы, хрипло выдохнул Пашка. — Может, голос сорвал… Но выдал! Как в атаке побывал, — смущенно улыбнулся он. — Люди не сбегутся?

— Какие люди! Ты их всех замертво уложил! Ну воин! Ну орел! И голос не сорвал! — Генерал облапил Пашку, расцеловал и потряс за плечи. — Пашка, лейтенант, дружок мой фронтовой! Где ты был? Где был?..

— Тут я, тут, Славка.

— Вот мы и встретились! Встретились, Паша!

— Точно, встретились.

Они по — братски тузили друг друга, отталкивали, а потом снова обнимались. А когда опустились на землю, глаза у них были мокрые, а лица красные и радостные.

— Ты молодец, лейтенант! — сказал генерал. Он посмотрел на часы. — Жаль, время поджимает…

— Что, и в субботу работаете? — участливо осведомился Пашка.

— Понедельник, суббота — разницы нет. Ты, Павел, конечно, помнишь, что война началась на рассвете в воскресенье. Так что служба выходных не знает. Скажи-ка мне твой адрес.

— Зачем?

— Как зачем? Ты что, встретиться не хочешь?

— Еще как хочу! — воскликнул Пашка. — А можно? Я и ты…

— Я и ты… Я-то ничего, а ты странно ведешь себя, Паша. Стыдись.

— Заклинило, товарищ генерал. В себя не приду.

— Стареешь.

— А ты поставь себя на мое место.

— Давай, Паша, адрес. Телефон есть?

— Имеется. Я тоже не последний человек в своем коллективе. Записывай. — И Пашка назвал номер телефона.