Шрифт:
— Да.
— Прочитайте.
Мой Зенко!
Страшно подумать, что делают знакомые хлопцы. Мы вместе учились в школе. Почему они убили учительницу и ее ребенка? Это страшно. Как плакали взрослые и дети, если бы ты видел! Неужели и ты там был? Боюсь, всю ночь проплакала. Но знаю, что ты не такой. Сделай, Зенко, так, как я тебя просила…
— Это то письмо? — спросил Тарасюк Щепанского.
— То, и еще было одно.
— Вот оно, товарищ полковник, — сказал следователь.
Любимый Зенко!
Я закончила школу на «отлично». Хотела послать документы в институт, но мне угрожают. Мои дома плачут и боятся. Не знаю, что я такое плохое кому делаю, что угрожают моим родным… Сколько можно жить в страхе? И за что? Я теперь такая запуганная, не знаю, что и делать. Почему мы не птицы? Помнишь, как ты пел «Дивлюсь я на небо»? Почему мы не можем полететь, куда хочется? Боже! Теперь я думаю только об одном: чтобы выжить.
— Сколько Ганнусе было лет? — поинтересовался Виктор Владимирович.
— Скорее всего восемнадцать. Как раз закончила десятый класс. Была очень молодая и очень испуганная. На всех смотрела круглыми глазами, как малый ребенок. Она не понимала, что случилось. На нее тоже все смотрели. Бледная была, но очень красивая. Я никогда не видел такой красивой девушки… Застрелили, оттащили в кусты, я пошел сказать, где ее зарыть. Она, убитая, была еще красивее.
— А как принял это ваш Зенко?
— Упал на землю, колотил кулаками и кричал: «Звери! Звери! Никогда не прощу!» Плакал. Хлопцы его связали, а я застрелил из пистолета. Это и для нас, и для него было лучшим выходом.
— Вы следили за Зенком?
— Не только за ним. Проверяли всех подпольщиков, особенно тех, кто еще не был связан с организацией кровью. Каждый должен был что-то сделать: убить активиста, учителя, комсомольца, поджечь клуб, сельсовет. После этого человек уже не мог явиться с повинной. Так приказывали наши зверхники.
Ссылаясь на приказы, Щепанский изощрялся, чтобы переложить вину на организацию, на оуновских руководителей, которые принуждали его совершать преступления.
— Значит, все преступления вы совершали только по приказу зверхников, — уточнил следователь.
Щепанский облегченно вздохнул:
— Да! Все делал только по приказу. Прошу так и занести в протокол.
— Хорошо.
— А участники вашей банды на допросах рассказывают, что они убивали, душили удавкой женщин, детей по вашему приказу, а не зверхников, — сказал Тарасюк.
— Такого быть не могло, — решительно отказался Щепанский. — Правда, я для них был зверхником, — и он развел руками.
— А ваш боевик Береза на допросе показал, что в июне 1947 года в лесу, возле села Руданцы, вы задушили женщину и ее ребенка без приказа зверхников.
Щепанский минуту молчал, внимательно глядя то на Тарасюка, то на следователя.
— Береза мертвый, он не мог такого говорить, он убит. Что это вы?
— Береза жив, Береза все рассказал и показал место, где эти ни в чем не повинные люди были закопаны. Взгляните на фотографию, возле ямы стоит Береза, а это трупы женщины и ребенка, а это свидетели, понятые.
Щепанский дрожащей рукой держал фотографию, а другой вытирал мокрый лоб.
— Да! Вспоминаю. Мы в том лесу ждали Срибного. Это было летом 1947 года. Должна была состояться очень важная встреча, он с кем-то должен был прийти — не из краевого ли провода? Или, может, далее с курьером из заграничного центра. Знаю, что я имел строгое предупреждение взять с собой проверенных боевиков и ждать. После полудня на наш пост вышла женщина с ребенком. Девочке было лет десять, женщине тридцать два — тридцать пять лет.
— За что же вы их убили? — спросил Тарасюк.
— Не было другого выхода. Отпустить боялся, потому что они могли сообщить, где мы прячемся, а уйти из леса я не мог, ждал свидания со Срибным.
— А Береза объяснил по-другому: вы убили их потому, что она была женой советского партизана.
— Нет, нет! Я это отрицаю, Береза что-то путает.
— Кто задушил женщину и ребенка?
— Девочку задушил я, а женщину Дужий. Перед этим Зубатый отвел женщину и ударил ножом, в лесу мы стрелять боялись.
— А еще были случаи, когда вы без приказа зверхников убивали людей? — спросил Виктор Владимирович.
— Видите ли, зверхники давали приказы вообще: убивать комсомольцев, коммунистов, председателей колхозов, учителей, директоров школ, жен и детей активистов, а уж кого именно — решали я или Дужий как эсбист надрайонного провода. Могли это решать и районные проводники. Но прошу еще раз зафиксировать, что все это мы делали по приказу провода ОУН.
— Это мы уже зафиксировали, — повторил следователь. — Теперь, Щепанский, скажите, сколько ваша банда и вы лично повесили, задушили; убили ни в чем не повинных людей?