Странно, но он совсем не волновался. За годы выступлений он крайне редко терялся на сцене. Если действуешь хладнокровно, то переживать нечего. Все тщательно рассчитано, и он не сомневался, что номер получится, как задумано.

Оглядывая шатер, которого через несколько минут не станет, Малерих заметил у широких служебных ворот, через которые недавно он проехал в “скорой помощи”, двух человек – мужчину и девушку.

Ага! Мужчина – Кадески. Малерих тревожился, что тот не успеет вернуться к моменту взрыва. Девушка была Карой. Кадески на что-то ей указал, и они вошли в шатер.

Взгляд на часы. Осталось совсем ничего.

Ровно в девять вечера из дверей шатра вырвались языки огня. Через миг на светящемся изнутри брезенте заметались тени – пламя пожирало деревянные скамьи, зрителей, декорации. Музыка смолкла, уступив место воплям. Из отверстия наверху шатра повалил дым.

Малерих подался вперед, завороженный чудовищным зрелищем.

Он помедлил еще пару минут, но знал – скоро в парке появятся сотни полицейских. Отступив к пешеходной дорожке, он оглянулся и увидел огромные полотнища перед входом, наполовину закрытые пеленой дыма. На одном Арлекин в маске протягивал раскрытые ладони.

Воскресенье, 21 апреля – четверг, 25 апреля

“Камаро” Амелии Закс мчался по магистрали Вест-Сайд со скоростью сто пятьдесят километров в час.

Убийца в очередной раз гениально их обманул. Целью Уэйра было не убийство Чарлза Грейди и не побег Эндрю Констебла. Его целью было то, что они исключили накануне как слишком очевидное, – цирк “Фантастик”.

Закс как раз собиралась заняться одним из последних необследованных укрытий в подвале тюрьмы, когда Райм связался с ней и объяснил положение. Каждый человек был на счету, Райм хотел, чтобы она как можно быстрее приехала к цирку.

– Уже еду, – сказала она.

Малерих не спеша брел из парка, его задевали люди, бежавшие навстречу, в сторону пожара.

На углу Сентрал-Парк-Уэст с ним столкнулась какая-то молодая азиатка.

– Не знаете, что там случилось? – спросила она.

Мне ли не знать, подумал Малерих: гибнут человек и цирк, уничтожившие мою прежнюю жизнь. Но вслух он сказал:

– Не знаю. Видимо, что-то серьезное.

Он повернул на запад и направился домой окольным путем.

Он планировал переночевать у себя, а наутро улететь в Европу, где после нескольких месяцев репетиций хотел снова возобновить выступления уже под другим псевдонимом. Ни одна живая душа, за исключением “почтеннейшей публики”, не знала про “Малериха”. Отныне публика будет знать его только под этим именем.

Он прошел по Бродвею, затем по собственным следам вернулся назад к дому. Оглядевшись, он не заметил ничего подозрительного.

Войдя в вестибюль, он поспешил в квартиру, где выключил все освещение.

Итак, почтеннейшая публика, представление завершается.

Надеюсь, я вас взволновал и развлек. Надеюсь, я обратил ваши сердца к чудесному, пока вы пребывали вместе со мной в том призрачном царстве, где жизнь превращается в смерть, смерть – в жизнь, а реальное – в нереальное.

Малерих зажег свечу и опустился на диван, не сводя глаз с язычка пламени. Он знал, что в этот вечер язычок вздрогнет, что ему будет дан знак.

Огонек затрепетал. Вот оно!

Но этот трепет не был знаком от потустороннего духа. Просто в комнату ворвался порыв прохладного вечернего апрельского ветра, когда полдюжины полицейских в маскировочной форме высадили дверь в квартиру. Они повалили опешившего иллюзиониста на пол, рыжая женщина-полицейский приставила к его затылку пистолет и отбарабанила его права.

Обливаясь потом, двое полицейских из ОЧС внесли на дрожавших от напряжения руках Линкольна Райма в кресле по ступенькам крыльца и опустили на пол в вестибюле. Райм направлялся в квартиру Фокусника.

На глазах у Райма Белл и Селлитто обыскали пораженного убийцу. Райм предложил им вызвать на помощь врача – и оказался прав: врач обнаружил на коже Фокусника несколько “карманов”, где были спрятаны крохотные стальные инструменты.

– Просветите его рентгеном в тюремной больнице, – посоветовал Райм.