Сокрушительный разгром немцев под Курском заставил западных лидеров взглянуть на Восточный фронт другими глазами. В этот период, когда военная инициатива целиком перешла в его руки, основываясь на анализе изменившихся условий, Сталин проявил присущую ему склонность по предусмотрительности решений на будущее развитие событий.

По его предложению 19—30 октября в Москве состоялась конференция министров иностранных дел трех держав, где были обсуждены вопросы сотрудничества в ходе войны и после ее окончания. Во время переговоров Сталин встретился с госсекретарем США К. Хэллом и министром иностранных дел Великобритании Э. Иденом. Государственный секретарь США передал Сталину, что имеет личное поручение президента: договориться с главой Советского правительства о встрече «Большой тройки».

Но стратегические соображения заставили Сталина и в этот раз сказать нет; и чтобы сгладить шероховатости, он пояснил, что, понимая важность такой встречи, не может оставить Москву в момент, когда идут столь серьезные и кровопролитные сражения. Он заявил Хэллу, что его позиция определяется «не соображениями престижа или его упрямством».

«Сейчас, – сказал Сталин, – представляется весьма редкая возможность, появившаяся, пожалуй, впервые за пятьдесят лет, – нанести серьезное поражение германским армиям. Немцы располагают незначительными резервами, в то время как Красная Армия имеет достаточно резервов для операций на протяжении целого года. Понятно, что Советский Союз не может каждые десять лет вести войну с Германией. Поэтому чрезвычайно важно воспользоваться открывающимися сейчас возможностями и преимуществами и решить кардинально эту задачу – избавиться на длительное время от германской угрозы…»

Все это было убедительно. Хотя возможно, что в его позиции были и иные соображения. Великобритания по-прежнему не спешила с выполнением союзнических обязательств, и Иден оказался на конференции в сложном, точнее, в щекотливом положении. Он был уполномочен передать Сталину мнение Черчилля, что тот «не абсолютно уверен… можно ли будет осуществить план вторжения во Францию в 1944 году».

И на заверения Идена, что «премьер-министр хочет сделать все, что в его силах, для борьбы против немцев», Сталин сухо заметил: «Я в этом не сомневаюсь. Однако премьер-министр Великобритании хочет, чтобы ему достались более легкие дела, а нам, русским, – более трудные. Это можно было сделать один раз, два раза, но нельзя это делать все время …» «Впрочем, – уже почти снисходительно добавил Сталин, – мы не буквоеды. Мы не будем требовать того, что наши союзники не в состоянии сделать…»

Конечно, Сталин не мог мириться с двойственной и непоследовательной политикой англичан. Союзники очевидно не спешили протягивать руку помощи, взяв на себя часть военных тягот, и, мастер импровизаций, он сделал неожиданный ход, позволявший в вопросе о втором фронте заручиться поддержкой американской стороны.

Переводчик В. Бережков вспоминает, что во время обеда, который глава Советского правительства дал 30 октября 1943 года, «вдруг я заметил, что Сталин наклонился в мою сторону за спиной Хэлла и манит меня пальцем. Я перегнулся к нему поближе, и он чуть слышно произнес: «Слушайте меня внимательно. Переведите Хэллу дословно следующее: Советское правительство рассмотрело вопрос о положении на Дальнем Востоке и приняло решение сразу после окончания войны в Европе, когда союзники нанесут поражение гитлеровской Германии, выступить против Японии. Пусть Хэлл передаст это президенту Рузвельту как нашу официальную позицию. Но пока мы хотим держать это в секрете…»

Это конфиденциальное сообщение чрезвычайно взволновало Хэлла. В условиях, когда для Соединенных Штатов Америки перспектива разгромить Японию была далеко не очевидной, такое обещание было сенсационным. Можно полагать, что это ускорило принятие западными союзниками решения о высадке во Франции. Теперь идея союза с СССР приобретала для Рузвельта еще более притягательное значение. В любом случае несомненно, что заявление Сталина послужило причиной и того, что уже 8 ноября американский президент согласился на проведение встречи руководителей союзных государств в Тегеране, находившемся в советской зоне оккупации Ирана.

В это время советские войска вели широкие наступательные действия на всем фронте: от Финского залива до Черного моря. 16 ноября Сталин принял в Ставке начальника Генштаба А.И. Антонова, Штеменко и вызванного с фронта командующего 11-й гвардейской армией генерал-полковника И.Х. Баграмяна. С.М. Штеменко пишет, что, обращаясь к Баграмяну, он сказал:

«– На прибалтийских фронтах дела у нас идут не важно, наступление там затормозилось. Нельзя наступать везде, как иногда думают некоторые. – После небольшой паузы он продолжал:

– Поэтому мы принимаем сейчас ряд мер, чтобы выправить положение. Усиливаем 1-й Украинский фронт за счет соседа справа (2-го Прибалтийского. – С.Ш. ). Но этого, очевидно, мало. Ваша армия сильна и неплохо зарекомендовала себя. Думаем отдать ее Еременко…

Он опять помолчал и только затем закончил мысль:

– А вас хотим назначить командующим фронтом вместо него. Как вы на это смотрите?

Иван Христофорович немного растерялся и, чуть помедлив, промолвил:

– Благодарю за доверие, товарищ Сталин, постараюсь его оправдать.

– Ну вот и хорошо. А на армию вместо вас поставим тоже опытного командующего – Чибисова.

…Попыхтев несколько раз трубкой, пока табак разгорелся, И.В. Сталин обернулся к молчавшему Баграмяну.

– Что же вы молчите? – спросил он. – Или имеете что против Чибисова?

Баграмян еще более смутился, но потом ответил:

– Нет, товарищ Сталин, что вы, ничего не имею… Это опытный командир. Когда он был генерал-лейтенантом, я был всего-навсего полковником. А теперь Чибисов генерал-полковник и Герой Советского Союза. Я буду с ним чувствовать себя как-то неудобно… Нельзя ли командармом назначить кого-нибудь другого, ну, например, Галицкого?