Сталин не писал мемуаров, но очевидно, что, хотя он и не подал вида, – он был шокирован импульсивным жестом англичанина, и Черчилль почувствовал это. «Затем наступило долгое молчание, – вспоминает он. – Исписанный карандашом листок бумаги (сиротливо. – К. Р. ) лежал в центре стола. Наконец я сказал: «Не покажется ли несколько циничным, что мы решили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку». «Нет, оставьте ее себе», – сказал Сталин».

И все же даже на исходе жизни Черчилль не понял той ошибки, которую он допустил своим непродуманным жестом. Заканчивалась огромная и страшная война, которая унесла жизни миллионов людей, а еще большему количеству принесла огромные невыносимые страдания. Конечной целью этого величайшего сражения было уничтожение еще укрывшегося в «берлоге неубитого зверя». Рыцарское благородство союзников в этот исторический момент заключалось в том, что освобожденные от нацистского ига народы обретали долгожданный и выстраданный мир. Сталин глубоко чувствовал это.

Осознание своей роли как лидеров освобождения, объединителей и созидателей мира должно было возвышать глав антинацистской коалиции. Оно логически могло проявиться во взаимном сближении союзников и выразиться в подчеркивании доверия и даже взаимных уступок двух государственных деятелей, находящихся уже далеко не в молодом возрасте. И Сталин пойдет на эти уступки, в частности в вопросе с Австрией, считая, что свою «судьбу должны решать сами народы».

Само предложение британским премьером тезиса о разграничении сфер влияния заключалось даже не в цинизме по отношению к народам стран, чью судьбу так поспешно пытался разрешить Черчилль. Своим дележом он подчеркнул наличие своих непримиримых интересов. Он как бы призвал к «разводу по-британски», неосторожно продемонстрировав, что в его подсознании живет не чувство союзнического товарищества, а психология мелкого колониального лавочника.

Такие или подобные мысли появились в момент двух пауз, которые выдержал Сталин. «Галочка», поставленная Сталиным, вовсе не свидетельствовала о выражении им согласия с Черчиллем. Это был символ, означавший, что он ознакомлен с документом, а фраза «оставьте ее себе» – почти укоряющий жест разочарования в отношении оппонента.

По существу, Черчилль неосмотрительно продемонстрировал Сталину тот камень, который он держал за пазухой. Сталин не намеревался делить Европу; его прямые государственные интересы не распространялись дальше граничащей с СССР Польши. Но, в отличие от троцкистов, Сталин не собирался и экспортировать революции. Более того, похоже, что к этому периоду он вообще пересмотрел некоторые воззрения на революции.

Как свидетельствует М. Джилас, мысль о том, что «в социализме возникли новые явления, социализм теперь достигается другими методами, чем в прошлом», Сталин позже выскажет в беседе с Тито. «Сегодня социализм, – сказал он, – возможен даже в условиях английской монархии. Революция теперь не должна происходить повсюду. Совсем недавно у нас была делегация британских лейбористов, мы среди прочего обсуждали и это. Да, появилось много нового. Да, социализм возможен даже при английской монархии».

Пожалуй, можно доверять этим утверждениям Джиласа, этому смыслу бесед с югославскими лидерами. Сталин был не из тех людей, которым можно было подсказывать или навязывать мнения, но он был достаточно искушен в искусстве мировой политики и подготовлен к изменению ее неписаных правил.

«Эта война, – сказал он в разговоре с Тито, – не такая, как войны в прошлом; кто оккупирует территорию, тот навязывает свою собственную социальную систему. Каждый навязывает свою собственную систему настолько далеко, насколько может продвигаться его собственная армия. По-другому быть не может». И сами шаги истории подтверждали правильность оценок Сталина.

Советская Прибалтика была освобождена в результате ряда последовательных операций четырех фронтов – трех Прибалтийских и Ленинградского. К 1 сентября группа «Север» располагала в Прибалтике мощной системой рубежей – «Танненберг», «Валга», «Цесис», «Сигулда» и другие. Их защищали 56 дивизий, в том числе 5 танковых, 2 моторизованных, 3 моторизованных бригады численностью 700 тыс. человек. Группа имела 1216 танков и штурмовых орудий, около 7 тыс. орудий и минометов, 400 самолетов.

Тем не менее, когда 14 сентября началось наступление войск всех трех Прибалтийских фронтов, командующий группой армий «Север» Шренер доложил в германскую ставку, что его войска не могут выдержать продолжительное оборонительное сражение, у них осталась одна возможность – уйти. Немцы действительно решили отвести свои войска по всей линии от Финского залива до Западной Двины. Но, отходя, противник наносил контрудары.

Советский Таллин был освобожден к 14 часам дня 22 сентября Ленинградским фронтом, а 26-го в руках советских войск оказалось все западное побережье Эстонии. Сталин внимательно следил за подготовкой каждой из операций и регулярно корректировал действия командующих фронтами подробными директивами.

Штеменко вспоминал: «К Мемельской операции И. В. Сталин проявил повышенное внимание. Он лично вел переговоры с А.М. Василевским по всем вопросам, связанным с нею: определял состав потребных сил, порядок перегруппировок, заботился о скрытности маневра». Мемельская операция началась 5 октября. Вечером 10 октября Сталин позвонил первому секретарю ЦК ВКП(б) Литвы А. Снечкусу.