— Благослови тебя Богъ, мой Филиппъ, на всхъ путяхъ твоей жизни. Грустно намъ будетъ безъ тебя!…

Эмми пожала ему руку и невольно заплакала, хотя внутренно она не чувствовала большой скорби отъ того, что ея мудрый, всми уважаемый кузенъ узжаетъ такъ надолго.

— Прощайте, Филиппъ! сказала равнодушно Шарлотта. — Я ужъ буду совсмъ большая, когда вы вернетесь.

— Ну, ты, кошка! не пророчь ему такихъ вещей! замтилъ шутливо отецъ.

Филиппъ ничего не видалъ и не слыхалъ, онъ крпко жалъ руку Лор и съ трудомъ могъ оторвать отъ нея глаза.

Возвратившись отъ Филиппа, Гэй принялся снова за работу, думая этимъ убить поскоре время, пока тотъ не придетъ объявить ему, что, по слдствію, онъ оправданъ. Гэй радовался зараме, что хорошіе отзывы объ немъ отовсюду могутъ, наконецъ, снять съ него тяжкое подозрніе опекуна, но его тревожило одно, что рано или поздно его заставятъ измнить тайн дяди Диксона; потому что мистеръ Эдмонстонъ не иначе общалъ простить Гэя, какъ съ условіемъ, чтобы онъ исповдался ему со всемъ. Гэй ждалъ напрасно Филиппа. День прошелъ — его не было; пришлось ждать письма, но почта за почтой проходила, а писемъ также не получалось.

— Не напишетъ ли ко мн Филиппъ хоть изъ Голъуэля, — думалъ Гэй: — а можетъ и дяд вздумается самому откликнуться, или, наконецъ, Чарльзъ, мой милый, врный другъ, онъ, по крайней мр черкнетъ мн нсколько строкъ?…

Не тутъ-то было! Жители Гольуэля точно условились между собою и молчали.

— Что я такое сдлалъ, что они отъ меня вс отвернулись, — твердилъ бдный Гэй, ходя взадъ и впередъ по своей комнат. — Обидть ихъ, я никого не обидлъ. Въ университет мною вс довольны, хоть я и не отличный студентъ, а все-таки учусь недурно. Отзывы обо мн везд хорошіе. Чего-жъ они молчатъ? Неужели мистеръ Эдмонстонъ приказалъ даже Чарльзу прекратить со мной вс сношенія? Вдь онъ ужъ самъ взрослый молодой человкъ, можетъ имть свою собственную волю. Это не то, что милая моя Эмми!…

Объ ней Гэй не могъ равнодушно вспомнить; получая письма отъ ея брата, онъ часто мечталъ, что она, можетъ быть, сидла подл Чарльза въ ту минуту, когда тотъ писалъ къ нему; судя по цвту бумаги, или по форм конверта, старался онъ отгадать, гд они находились въ то время, когда письмо писано, въ гостиной или на верху. Все те, что выходило изъ уборной, отличалось особеннымъ изящнымъ видомъ и формою. Но съ нкоторыхъ поръ Чарльзъ лишилъ его даже и этого послдняго утшенія; ни слова ласки, ни строчки участія — ничего не присылалось бдному Гэю. Ему казалось, что между нимъ и родной семьею легла пропасть непроходимая, и что онъ схоронилъ свое краткое счастіе на вки. — Неужели грхъ и проклятіе, тяготющіе на род Морвилей изъ Рэдклифа, отзываются и на мн! думалъ онъ.

Если бы не молитва и не трудъ, Гэй не выдержалъ бы годичнаго курса. Къ концу послдняго мсяца онъ совершенно потерялъ голову, его била лихорадка при одномъ вид конверта съ почты: такъ горячо жаждалъ онъ письма, хрть бы съ извстіемъ, что ему запрещается навсегда въздъ въ Гольуэль. Но писемъ по прежнему не было, и онъ ршилъ провести зимніе каникулы въ Рэдклиф. Какъ ему ни тяжко было возобновлять въ своей памяти грустныя тни прошлаго, по другаго ничего не оставалось длать. Гарри Грэхамъ убждалъ его хать провести святки къ нему въ деревню, говоря, что семья у него превеселая, но Гэй чувствовалъ, что радости для него не существуютъ въ настоящее время, и онъ не хотлъ портить своему пріятелю домашняго праздника. Онъ положительно отказался отъ всхъ радушныхъ приглашеній своихъ университетскихъ товарищей, и дня два спустя по окончаніи учебнаго термина написалъ домой приказъ, чтобы ему приготовили его спальню и библіотеку, и чтобы въ Мурортъ выслали за нимъ какой-нибудь экипажъ. Желзная дорога въ то время проходила уже недалеко отъ Рэдклифа, но отъ станціи оставалось все еще добрыхъ 30 миль, которыя нужно было прохать въ дилижанс, по такой мстности, которая Гэю была совершенно неизвстна. Это была большей частью мрачная, болотистая равнина, не представлявшая никакого развлеченія для глазъ путешественника, и Гэй, прозжая по ней, не могъ оторвать своихъ мыслей отъ милаго Гольуэля, гд въ это время, бывало, его прізда ждали, съ нетерпніемъ.

Поднявшись на какую-то гору, дилижансъ началъ спускаться по почти отвсному скату. Колеса затормозили, и карета медленно въхала въ деревню, поразившую Гэя своими полуразрушенными строеніями. Вс дома ея были сложены изъ грубаго мстнаго камня, и скоре смахивали на лачуги, чмъ на коттэджи; черепица на крышахъ была сорвана, окна разбиты. Нечесанныя, грязныя женщины, съ какимъ-то дикимъ выраженіемъ на лиц, въ лохмотьяхъ вмсто платьевъ, толпились у дверей домовъ; оборванные ребятишки съ визгомъ бжали за каретой; въ церкви, стоявшей въ отдаленіи, былъ проломленъ куполъ, а сама она, не смотря на подпорки, совсмъ скривилась на бокъ; по кладбищу ходили телята и вся картина, вообще, напоминала собой несчастную ирландскую деревню.

— Что это за разоренное селеніе? спросилъ у почтаря одинъ изъ пассажировъ.

— Вс господа, сударь, сирашиваютъ тоже самое, что вы, — отвчалъ тотъ, повернувшись къ нему бокомъ. — Это-съ гнздо воровъ и мошенниковъ. Кулебъ-пріоръ, называется село.

Гэй хорошо помнилъ названіе, хотя никогда тутъ не бывалъ. Это была самая отдаленная мстность въ его имніи, отданная ддомъ въ аренду въ эпоху его разгульной жизни, и видъ разореннаго селенія вызвалъ въ душ Гэя страшное сознаніе отвтственности за участь тхъ несчастныхъ существъ, которыя, живя подъ его управленіемъ, гибли среди нищеты и преступленій.

— Неужели надъ ними нтъ никакого надзора? продолжалъ спрашивать любопытный пассажиръ. — Ни сквайра, ни священника?

— Есть какой-то приходскій священникъ, да и тотъ все за лисицами гоняется. Живетъ онъ отсюда въ 6-ти миляхъ и маршъ-маршемъ прізжаетъ каждый разъ къ церковной служб, - отвчалъ почтарь.

— Вы не знаете, кому принадлежитъ село?

— Знаю, сэръ. Это имніе молодаго сэръ Гэя Морвиля. Вы, вроятно, изволили слышать о покойномъ сэръ Гэ? старикъ-то порядкомъ покутилъ на своемъ вку.