— Эх, будь у нас армия, все бы у нас осталось при деле! Людского составу не хватает для всей амуниции! И много ж народу еще задуренного: кто у Петлюры замазался, а кто под печкой сховался. Пока морду кровью не утрешь, ты с него темноты не снимешь; без того с ним не связывайся. Просто дома бабится, собачий сын, и ждет, что Филя, к примеру, совместно с папашей ему, холере, все удовольствие и свободу предоставят…

— Да не «Филя с папашей»! Что ты на себя берешь, хрен? Подорвешься, ерой ты серый, еще! А примером — тараща с папашею да Щорс с богунией!..

— И то врешь: Щорс теперь вовсе не с богунией, а с таращей, — ревниво оспаривает Филя первенство своей «таращи».

— Да ты не мели, а ставь два нули! — острит третий, отмечая крестами и нолями, куда идти трофею: в Киев или вслед за папашей, обратно в бой.

Этот день положен для роздыха Четвертого полка таращанцев — «Калининского», как здесь его называют по имени его командира, — и для приведения в порядок железнодорожного узла и для разгрузки трофеев. Другой полк — Кабулы — все еще находится в сражении, в стороне Шепетовки; он-то и поддерживает тыловой обход и удар кавалерии — сводной конной бригады червоных казаков и гребенковцев.

Собственно, никаких двух полков еще нет: полк Кабулы еще не доформирован из-за того, что постоянно находится в сражении, и состав его пока случайный, пополненный временно сведенными частями других полков» Девятого и Десятого, но Боженко уже со Жмеринки назначен бригадным, и ему поручено развертывать свой Второй Таращанский полк в бригаду, и прежний Второй Таращанский полк называется теперь Четвертым.

Для пополнения этой бригады он и послал «месте с Щорсовым посланцем своих ходоков не только к Кочубеям на Черниговщину, но и к себе на Киевщину — в Таращу, к старому приятелю Гребенко, в Золотоношу, в Канев и другие партизанские места — за добровольцами.

По сведениям, добытым Щорсом от взятых им атаманов и генералов, и проверенным сообщениям своих разведок, разбиты наголову Черноморский и Заднепровский корпуса Петлюры. Остается еще Шестой, который и сопротивляется у Новоград-Волынска и Шепетовки,

Взято среди прочих трофеев двенадцать бронепоездов противника, из которых четыре в полной исправности и два — с небольшими повреждениями орудий. Два бронепоезда свалены под откос. Их неповрежденные части пригодятся для починки остальных — и над опрокинутыми броневиками копошатся бойцы, артиллеристы и слесари.

Самое главное сейчас для армии — обувь. И таращанцы без церемонии разули пленных и обулись сами. Пленные едут в Киев в тряпичных обмотках, в лаптях и в деревянных башмаках — «христосиках». Обувь в эти дни весенней распутицы чуть ли не дороже патронов, потому что «обутый боец и штыком пробьется, а разутый и при орудии — пешка», — как говорит батько, заботящийся о бойце больше всего. Товарищи, в зависимости от обстановки и характера случая, сами проучают обувных барахольщиков.

ПОД ШЕПЕТОВКОЙ

Щорс вместе с батьком целое утро изучали положение на фронтах. Косым клином врезалось наступление в разломанный неприятельский фронт. Противник отступал по всем линиям железных дорог.

Справа от Коростеня па Житомир выдвинулась богунская бригада. Слева — надо сейчас ударить на Новоград-Волынск и, соединенным кулаком разгромив неприятеля в этой точке, разойтись на Ровно и Шепетовку,

И назавтра Щорс решил наступать сам в сторону Житомира кавалерией Пятого полка, при поддержке броневика, сбросить неприятеля с житомирской линии и преследовать его от Житомира на Ровно по Брест-Литовскому шоссе. А батько должен пойти через Высокую Печь и Барановку на Новоград-Волынск, так как Кабула согласно приказу изменил свое направление и пошел сегодня же по линии железной дороги к Шепетовке — на поддержку и закрепление флангового удара кавалерии.

Под Новоград-Волынском сдалась батьку, перейдя с оружием в руках на сторону красных, галицийская бригада Овчаренко. Сам Овчаренко подъехал и, салютуя батьку саблей, заявил, что он отлично помнит и его и Дениса Кочубея; он помогал Кочубею еще в Городне, до подхода таращанцев, разоружать гайдамацких генералов Иванова и Семенова, был в штабе у батька, на заседании в селе Жабчичах, в качестве делегата перед занятием Городни. Тогда он вынужден был отступить от Городни, не имея полномочий атамана Палия на соединение с Красной Армией; он еще не понимал, дескать, многого, но теперь, приглядевшись ко всему, решительно и бесповоротно переходит на сторону красных войск.

— Оружие Кочубеево увез? Помню! — отвечал ему батько. — Вам стало способно сдаваться, когда я вам морду набил до второго пришествия. Что-то я тебя в своих особых знакомых не приметил. Ну, да ладно, не разоружаю — посмотрим! Но если вы, стервы, измените еще раз, не будет на вас пощады, всех вас порубаю дочиста.

Батько захотел лично переговорить с перешедшими стрельцами галичанами, и для того устроили специальный митинг в Новоград-Волынске.

Он объяснил им советскую политику и сказал, что Красная Армия стремится освободить свою родину от угнетателей и что она протянет руку всякому угнетенному народу, который захочет своего освобождения и обратится к Красной Армии за помощью, что ему уже давно жалко было уничтожать обманутых галичан.