— А это уместно? — протянул Щорс письмо Петлюры.

— А здесь нет подписи Петлюры, и я уверен, что письмо написал какой-нибудь Зеленый, а не Симон Петлюра.

«Симон Петлюра! — подумал Денис. — Как пышно».

— А как его отчество? — спросил он вызывающе.

— Я не знаю или позабыл его отчество. Он известен как Симон Петлюра.

— Серьезный вопрос! — ядовито заметил Денис.

Рыжий не удостоил его ответа. Он мягкими шагами подобравшего когти кота прошелся по кабинету, трогая поочередно разные вещи в комнате и как бы обдумывая выход из создавшегося неловкого положения.

Щорс поднялся со стула, на который он внезапно присел, несколько озадаченный неожиданными высказываниями Рыжего.

— Так, значит, и не договорились с Кочубеем? — спросил он его. — Ну, не беда, завтра поговорим. Мне сейчас, извините меня, некогда. Да и Кочубей, видно, устал с дороги. Я думаю, ваша роль должна будет заключаться в организационной работе по связи с Галичиной. У меня такое впечатление, что у вас больше склонности к работе оперативной. Литература, по-видимому, не ваша специальность.

— Совершенно верно, — поспешил согласиться Рыжий, понявший, очевидно, что этим заявлением Щорс безоговорочно отстраняет его от дальнейшего вмешательства в дело агитации и пропаганды.

ТРОФЕИ

— Как быть, батько, с трофеями? — вошел в штабной вагон комендант Казанок. — Всю станцию эшелонами запрудили. Куда сгружать будем или… как ваше приказание?

— Разберись, Казанок, сам с Филей, а мне потом доложь. Вишь, мудреное дело! По-хозяйски: что полегче да поутюжней — оставить, а остальное прочее, где что в неполадке, у Киев отправить. Да эшелоны чтоб гнали потом обратно что буде силы коменданты. Ну, чтобы н пробку не сочинять, бо уже известно тебе, как я тую пробку выбил у Бердичеве: расстрелял ту сволоту, что нам тут пути загораживала. Для того я вас, коменданты, и уполномочил. А вы ко мне для чего являетесь?

— Ну как же без бумаги, отец? — замялся Казанок. — Как бы сказать — стоит бумаги такое дело!

— Не надо никакой бумаги. Перед кем будешь тую форсу подсчитывать? И есть у нас с тобой время на тые дела? На то в тылу канцелярия имеется. И опять же в одно хозяйство те наши достатки — не на базар у распродажу вывозим, а у одну коммунию. Там у Киева знают, па каку старуху проруха, — туды и направляют, Опять же починка требуется, а у нашей армии, как известно, нужда по всяк день: кто без колес, кто без штанов, а кто и без винта[35], «без дужки та без пушки». Не наша то забота — починочное дело: на то есть интендантство. Забрали свое у грабителя — и вертай добро до дому: там хозяин знает. Ну, коли начштаб в носу колупает и коли других делов ему нет, пущай те трофеи записывает. Вот мой ему весь сказ…

Батько махнул рукой и склонился над картой.

Казанок ушел, усвоив батькины доводы и подсмеиваясь над начштабом заранее, — как он теперь ему по-своему батькину резолюцию преподнесет.

Разнокалиберные паровозы тащили через бердичевский узел боевую таращанскую добычу, и казалось, ей и края не будет. На открытых платформах — автомобили, гаубицы, легкие пушки, артиллерийские снарядные ящики, седла, рваная сбруя, двуколки, наваленные как попало палатки. Дальше идут санитарные поезда с ранеными и теплушки с пленными, выглядывающими из верхних окон в своих смушковых шапках с нелепыми синими и желтыми «шлыками», напоминающими одежду скоморохов.

Они сами смешны себе сейчас в своем маскарадном убранстве и с завистью глядят на простецкое обмундирование красных бойцов, чувствующих себя не в театре и не на маскараде, а у себя дома.

Один этот вид и деловое, озабоченное настроение их да внезапно прорвавшаяся песня и пляска заставляют пленных киевских, волынских и подольских мужиков позавидовать своим красным братьям, живущим «без кумедии».

Следом идут конвоирующие и конвоируемые бронепоезда и блиндированные площадки. Все это подвигается медленно через станцию и иногда останавливается, как похоронная процессия, продвигающаяся в густоте уличного движения.

В санитарные поезда погрузили прежде всего раненых, остальных везут в теплушках.

Вот проходят могучие плененные бронепоезда. Они повреждены: на некоторых испорчены автоматические механизмы и сбиты замки у орудий, их надо ремонтировать. Но, даже раненные смертельными ранами, они производят внушительное впечатление и идут, как больные слоны, тяжело качая огромными серыми ушами панцирей и хоботами орудий.

Разнообразные звуки смешиваются друг с другом: гудки и свистки паровозов, крики распоряжении, ругань, угрозы, смех и песня, стоны раненых. Комендант Казанок с комендантом Братнюком и новым комендантом станции, только что назначенным батьком, действуют согласованно в одном: разгрузить станцию как можно скорее.

Они метят условными крестами и цифрами продвигающиеся составы и разводят их по разным сложным линиям путей, пропуская прежде всего санитарные поезда и поезд с пленными, а затем уже поезда с поврежденными трофеями.

Неповрежденные трофеи снимаются и переносятся в отдельный эшелон, стоящий в тупике, а там Филя при помощи набранной им «бригады хозяйственного содействия» метит по-своему трофеи и слишком громоздкие отправляет на Киев, а что нужнее и легче — оставляет себе.

Но и самых завидных трофеев очень много. Ему приходится, почесывая затылок, с ними расставаться.