Волосатый тип не был здоровяком. Но оказался таким тяжёлым, что миниатюрная Кристина просто вымоталась, пока перетащила его в квартиру. Точней – переволокла, как невнятно бубнящий мешок с картошкой. Оставив его лежать в коридоре квартиры, пропахшей пепельницей и перегаром, она хотела, было, уйти. Но любопытство за-держало её. В конце концов, врага хорошо бы знать по-лучше. Ночью слышались голоса, тут мог оказаться ещё кто-то спящий. Кристина заглянула в комнату. Бардак, и – никого. Прошла на кухню – то же самое. Вернувшись через комнату, подошла к спальне. Толкнула дверь. И там никого. Скомканная простыня на кровати, одеяло на полу и пара валяющихся пустых пивных банок. Кристина взяла одеяло и, вернувшись к телу, накрыла соседушку. Затем вы-шла из квартиры, прикрыв за собой дверь. 2.Саныч проснулся от холода. Вроде, был укрыт одея-лом с головой, но… Лежал-то он на полу. “Ой, – улыбнулся Саныч. – Малыш упал с кроватки”.Он, щурясь, высунул нос из-под одеяла. Улыбка со-шла. Это была прихожая. “Ой, а малыш ходит во сне, – мятая физиономия вновь озарилась идиотской улыбкой. – В туалет бегал мальчик наш. Правильно, хорошие мальчики в кроватки не писают. А на обратном пути уснул”. Саныч вдруг завертел головой. “Ведь на обратном же?..”Он сел, ощупал одеяло и закутался в него поплотней. “Ух, чего ж было-то?” Не у всех русских первый вопрос “кто виноват?” Мно-гие сначала пытаются, сообразить “ух, чего ж было-то?” А потом… уже да – потом – “что делать?” Бухло навряд ли оставалось. Денег не было точно. А похмелиться надо было обязательно. Это сейчас похмельные хихоньки. Минут через пять их сменит депресняк. И станет хреново. Богатые богатеют. Бедные беднеют. А алкаши пьяне-ют и болеют, пьянеют и болеют. Эти слова, замкнувшись в круг, катятся колесом по наклонной. Вспомнив такой свой вывод, Саныч помрачнел. Закутанный в одеяло, он осто-рожно поднялся на ноги. В его голове была воздвигнута не-надёжная хрустальная конструкция, готовая в любой миг обрушиться и разбиться вдребезги. Только плавные движе-ния. Или же звон бьющегося хрусталя пронзит его голову. Саныч прошёл на кухню. На столе грязная посуда. В раковине – тоже. Он открыл створку навесного шкафчика, достать кружку, и увидел там наполовину налитый стакан. Наверняка – водки! Ну, не прикрывают стакан воды гор-бушкой чёрного хлеба. Саныч всё же взял сначала кружку. Налил воды и жад-но выпил. Первые глотки были восхитительны, последние же – отвратительны. Ему почудился привкус старых слиз-ких труб. Саныч сморщился. – Фу-у. Нужно было избавиться от привкуса воды. А то ж и водка не полезет. Открыл холодильник. Растительное мас-ло не пойдёт, от него и без похмелья стошнит. А вот по-ловинка морковки – самое то. К тому же, больше в холо-дильнике ничего не было. Почистив и промыв морковь под струёй воды, отрезал кусочек, закинул в рот. Привкус грязных труб сразу исчез. – Хороша витаминка! Дожевав, отрезал ещё кусочек, – на закуску, и достал из шкафа стакан. Убрав с него горбушку, осторожно поню-хал. В нос ударил запах спирта. Саныча аж передёрнуло. – У-ух, гадость! Решил в стопку не отливать. Руки не то, чтоб ходуном ходили, но и тверды не были. А пролить никак нельзя. Саныч открыл холодную воду. Выдохнул. И сделал пару осторожных глотков из стакана. Затем сразу прильнул губами к крану и с жадностью выпил воды. После закинул морковку в рот и, лишь захрустев, понял – провалилась. Не стошнит. Через пару минут Саныч ещё разок приложился к ста-кану, оставив водки на два пальца. Жизнь налаживалась. На вопрос “что делать?” ответ нашёлся. А, вот, что было вчера?.. Намедни Саныч пьянствовал с Пашей. Прощелыгой сорока четырёх лет. Их с неделю назад обоих уволили за синьку с работы, где Саныч провкалывал полтора месяца разнорабочим. – И пошли бы все они на хер! – восклицал Паша, пропивая Саныча расчётные. Его ж деньги забрала сестра – ведьма, а не баба. Он потрясал пальцем с чёрной окан-товкой на ногте. – Ведь на нас всё держалось! Ну, выпивали мы, да. Но мы ж и работали! А кто теперь за эти копейки горбатиться будет? Паша говорил и говорил. Одно и то же, по кругу. Его пластинка всегда заедала, когда он пьянел. Причём, пока они работали, пластинка была практически та же самая: “Тут на нас всё держится. Одни мы работаем. Кто ещё будет тут вкалывать за копейки?” И переменить тему было невозможно. Вчера к вечеру Пашу опять заклинило. И Саныч еле выпроводил его, сказав, что ложится спать. Деньги закон-чились, а в бутылке оставалось всего на пару стопок. Остав-шись один, Саныч уселся перед телевизором и в течение часа допил водку. Он планировал выспаться. Завтра днём переболеть похмелье. А вечером Саша должен вернуть долг. Саша, он какой-то правильный. И всё у него по жизни складывалось правильно. Любил выпить, но в конкретные запои не уходил. В редкие случаи – дня по три. И, когда Саныч стал всё больше и больше выпадать из жизни на кочерге, Саша начал словно избегать его. Будто боясь заразиться. Нет, он не выказывал и тени неприязни. Живо интересовался: как дела? Приветли-во здоровался при случайной встрече. Внешне всё было по-прежнему. Да только в гости заходить перестал и к себе не звал. А тут, получив расчётные, Саныч с Пашей шли в ма-газин тариться, да повстречали Сашу. Тот как обычно по-интересовался делами. Саныч рассказал вкратце. И что уволили, и про расчётные, и что уже идут отметить это дело. Предложил Саше присоединиться. Но тот отказался, сказав: надо срочно чинить “тачку”. И тут же попросил у Саши денег в долг. Пять тысяч на недельку. А Саныч был не против – целее будут. Он даже подозревал, что правильный Саша и берёт-то у него деньги лишь с целью сохранить их. И это его где-то даже уязвляло. Но предлог был достойный. Выходило, что Саныч делает одолжение. А может, так оно на самом деле и было. И вот с неделю уж прошло. Саныч запутался в числах. Но где-то так. Выспавшись, собирался точно определить по ТВ-программе. И, как похмелье отпустит, идти к Саше. Предстояло затариться едой, кое-какую копейку за квар-тиру заплатить. А то приставы уже приходили, грозили имущество описать. “Надо хоть пару тысяч на это потратить”, – думал Са-ныч, ложась спать. Он вроде даже спал уже, когда позвонили в дверь. Это был Паша. Ведьма-сестра дала ему немного его же, блин, денег. Он принёс 0,5 водки и полторашку пива. Закусь Паша не признавал. Известное ж дело – закуска градус крадёт. Гость протрезвел, пока гулял, и пластинку свою не включал. Когда пиво допили, Паша вспомнил одну старую песню. – Ваши поют, – сказал он. – Металюги. Про палачей. У меня сосед раньше, помнится, как врубит – весь дом на ушах. – Момент! – Саныч сделал солидное лицо и, поднявшись из-за стола-табуретки, отрыл в закромах квар-тиры кассету. У него сохранилась кассетная аппаратура. Раритет. Саныч мотнул кассету. Послушал. Мотнул. И наконец включил, прибавив громкость, песню “Палачи” группы “Мастер”. Эта песня последнее, что удалось вспомнить Санычу. Когда Паша ушёл? Чёрт знает. Когда водку в стакан отлил? Без понятия. Саныч наконец почувствовал себя бодрячком. Вод-ка вернула организм к жизни. Он не чувствовал себя под хмельком. Выпив – почувствовал себя почти здоровым, трезвым человеком. И поспешил бриться-мыться. Но – не моча волос. Они б сохли дольше, чем действует водка. Из ванны вышел на вид бодрячком. Но внутри уже за-ворочалось что-то. И Саныч успокоил это “что-то”, допив водку. Затем отобрал в пепельнице самый смачный хаба-рик. Секунду поколебавшись, всё ж закурил. От курева с бодуна практически всегда становилось паршиво, будто и не похмелялся вовсе. Но не на этот раз. Поплыть голова поплыла, но мутить не стало. Через весь город Саныч дотопал до Сашиного дома. Денег на телефоне не было. Позавчера он спьяну звонил в Москву, Лёлику. И о чём-то говорил, пока не закончились деньги, с приятелем, которого внешне помнил уже смут-но. Теперь пришлось тащиться наобум. Как назло светило солнце. Градус из крови быстро выходил через пот. Он вы-ступил на лбу, спине, подмышками… Да везде! И тут ещё Саши дома не оказалось. Саныч впервые увидел барыш-ню, с которой тот жил уж год. Смешная, курносая девчон-ка пролепетала, что Саша в гараже. Саныч поволокся в гараж, надеясь, что приятель действительно там. Он шёл и ругал себя за то, что не догадался попросить барышню позвонить ненаглядному. Теперь же оставалось только на-деяться. Силы покидали Саныча. Он шёл, стирая ладонью пот со лба, представляя, как купит холодного пива. О, нет! Он спешить не будет. Он найдёт непременно холодное. Запотевшая бутылка. Пробка отлетает. “Т-с-с-с”. Ши-пит пена. Он подносит горлышко к губам и, о небо! Бо-жественный напиток попадает в пересохший рот. Протекая, покалывает глотку и смывает внутри всю похмельную дрянь. Организм тут же расцветает. Словно поникший от засухи цветок вдруг подымается, политый, распуская ле-пестки. Жгучее солнце, перестав палить, осветит мир, на-полненный яркими красками. Запоют птицы, исчезнут злые, недоброжелательные прохожие. Их сменят привет-ливые лица горожан. Саныч шёл не просто за деньгами, он шёл за чудом. И сердце, томясь, трепетало. Если пойдёт что-то не так, он просто умрёт от крушения мечты. Впереди возникла девушка в короткой юбчонке с фи-гурой манекенщицы. Навстречу никто не шёл, так что ни-что не мешало Санычу рассматривать её ноги сзади. Саныч даже поймал себя на том, что немного склонил голову, чтоб понизить угол зрения. В этот самый момент в рот ему за-летела мошка. – Тфу! Тфу! – стал отплёвываться Саныч. Точнее, как бы отплёвываться – слюней-то не было. Рот совершенно пересох. Ощущение мерзкой мошки, буквально – малень-кой мухи во рту было столь гадостным, что Саныч испугался – его стошнит. А мошка пристала к губе, словно на клею. – Тфу! Тфу! – Теперь паразитка приклеилась к языку. – Тфу! Тфу! – Всё же удалось сплюнуть мошку. Он и злился, и стыдился, и где-то даже посмеивался над со-бой. Саша оказался-таки в гараже. Как раз собирался ухо-дить. Они дошли до банкомата и приятель с едва уловимой досадой вернул пять тысяч. “Всё! – подумал Саныч. – Пивка. Затем тарюсь едой. И никакого Паши и тому подобного”. 3.Саныч откинулся на спинку дивана. Перед ним стояла табуретка. На ней – тарелка с порубленной колбасой и 0,5 водки. Тихо работал телевизор. Из открытой форточки до-носилось пение птиц.

“Вот так-то, – думал он. – Главное – правильно по-хмелиться. Буду не спеша цедить водочку. Уже вечер. Пару часиков посижу, и спать. А остатки завтра допью. Вечером. Днём же схожу, тысячи полторы за квартиру и за свет заплачу. И еды кое-какой куплю. Хотя, утром, конечно, надо будет всё ж пару стопок выпить. Плеснуть бензинчика в бак. А то ж заколдыбасит некстати у кассы. Неудобно, приличный человек, за квартиру пришёл пла-тить, а руки трясутся, что и мелочь не взять. Всё, теперь уж точно затрясутся, потому что только и буду думать, как бы не колдыбаснуло! Значит, утром две стопки, и в путь”. Как только план на завтра утвердился в голове, в дверь позвонили. Чертыхнувшись, Саныч поставил стопку в та-релку с колбасой и, подхватив бутылку, понёс это добро на кухню, где спрятал в тумбу стола у мойки. “Достали халявщики! С таким нюхом – на таможне служить, – думал Саныч, идя открывать дверь. – Это ж в момент всё выпьется, и остальные бабки пропьются”. На пороге стоял свойский парень Перегар. Он и пил по жизни за счёт того, что со всеми общий язык находил. Денег-то никогда не имел. – Старина! – обрадовался Перегар. – Ты дома! Сто лет тебя не видел. Саныч покосился на прижимаемый к груди, набитый бутылками и ещё чем-то пакет в руках Перегара. М-да, прямо на его пороге произошло чудо! – Что привело тебя ко мне? – спросил Саныч. – До-бры ль намеренья твои? – Пришёл я с миром, светлый князь. Из странствий долгих, чужедальних. И в знак почтенья моего, прими го-стинцев иноземных. Шельмец подхватывал любую тему, когда пахло вод-кой. Если б наливал китайский агроном, Перегар сказал бы ему: “А вы не находите, что Нун-шу хоть и выделяется своим объёмом, но на самом деле не многим-то и больше сельскохозяйственного справочника Цзя Сыя?”

Перегар отходил от запоев, читая книги, журналы, листая энциклопедию и школьные учебники брата, буду-чи уверен, что работа мысли убережёт от белой горячки. Одному Богу известно, сколько литературы перечитал на отходняках человек с кличкой Перегар. Но факт остаётся фактом – “белочки” у него не случалось. Сегодня действительно произошло невероятное! Пе-регар пришёл со своей выпивкой. Больше того – и с заку-ской. Из большущего пакета кустом торчал ананас. Опре-делённо – чудо. И это – когда ты уж взрослый мужчина! Изрядно помятый бытием. Когда понятие “чудо” засохшей мандариновой корочкой, казалось, навсегда погребено под хламом повседневного барахла, накопившегося за долгие годы столь реальной жизни. – Заходи, – сказал Саныч. Они прошли в комнату, к табуретке. Перегар, поставив пакет на пол, произнёс: – У каждого своя табуретка. – Святая истина! – кивнул Саныч. – А что за гостинцы-то? – Сейчас выясним. Видел бутылку коньяка, точно. И ещё есть какие-то пузыри. – Ты спёр это что ли? – Не, нашёл. На остановке. Подхожу, а там пакет. Ну, думаю, слава Богу, что в добрые руки нашёлся. Взял, и ноги сами к тебе понесли. – Может в бюро находок снести? – предложил Саныч, направляясь на кухню за стаканами. – Мультиков насмотрелся? – гыгыкнул Перегар, вы-кладывая на табуретку содержимое пакета. – Там, конечно, обрадуются. В “бюро” который день шампанское пьют. Без ананасов. – Тогда… – Саныч поставил стопки на табуретку и по-нёс на кухню ананас – резать. – Дать объявление о находке в газету. – Находке? Что ты можешь объявить в этом городе? – О пакете.

– Объявление типа: найден пузырь коньяку (бац! стук донышка бутылки о табуретку). Литруха Абсолюта! – вдруг воскликнул Перегар. – Банка икры чёрной (бац! о табурет-ку). Банка красной (бац!). Огурчики солёные (бац!). Полто-рашка пива! Да на такое объявление весь город слетится. В пакете оказалось ещё пять помятых бананов, палка сервелата, четыре пачки сигарет, пакет фисташек, несколь-ко свежих огурцов-помидоров и батон хлеба. Глядя на такое изобилие, Саныч поскрёб в затылке и, притащив ещё табуретку, поставил её возле первой, ради такого случая удлинив стол. Выпили по стопке водки. Закусили. Через минуту на-лили в те же стопки коньяку. Пригубили. Переглянулись. Пожали плечами и, отставив коньяк, закурили. – А ты, всё ж, считай, украл этот пакет, – сказал Са-ныч. – Не совестно, паразит? Человек, может, на следую-щей остановке выскочил из автобуса, кинулся обратно, но пакета уж нет. – Тот человек в дугу пьян был. Кто ж трезвым такой пакет забудет? – Я как-то рюкзак в магазине оставил. Часа через пол вернулся, продавщицы вручили в сохранности. – А что в рюкзаке-то было? – Да так, мелочь всякая. – Во! – поднял палец Перегар. – Мелочь. А тут – вы-пивка, закуска. – Ты б забыл, будь такое в твоём рюкзаке? – Ну… – пожал Саныч плечами и пустил дымное ко-лечко. – То-то! В хламину был тот тип. И, судя по всяким разностям в пакете, он чьи-то заказы нёс. Может, парень военный? Или же проставляться собирался. Начальству – коньяк. А друганам – водку с бананами и колбасой. Точно! Контрактник. Молодой, сам не знает, чего хочет. Ну, вот ему и наука: думая о друзьях, думай о них на самом деле, а не о том, как бы скорее шары залить. Ты веришь в друзей? Я думаю, друзья бывают в детстве, а после они женятся.

– У меня, – Саныч затушил окурок в пепельнице, – раньше много друзей было. А после деньги закончились. – Зато мы с тобой хорошие приятели! – Перегар под-нял стопку. – И это немало! – Саныч поднял свою, они чокнулись и опрокинули коньяк в глотки. Закусили ананасом. – М-м-м! – разжевав, закатил глаза Перегар. – Как на родине. – Это где это твоя родина? – Африка – родина всего человечества. Оттуда и ис-панец, и якут. – А якуты как-то связанны с “якудзой”? – оживился Саныч. – Ага, Африкой. – Тогда за мать всех… – Не матерись, – перебил Перегар. – За мать всех городов русских Мбабане. – Ого! Где это, в Африке? Звучит, как песня. Туповатая, но блаженная, словно ананас распробовал… – Перегар, заки-нув дольку ананаса в рот, закатил глаза. – М-м-м, Мбабане. – Не знал о таком городе! – поразился Саныч. – Там же асбест разрабатывают! Быть может, именно из этого ас-беста и пошиты твои трусы. – Да ну?! – Гореть мне в Аду! – перекрестился Саныч. – Не ваду, а воду. Твоя визжать, как малодушный ка-микадзе: Гореть! Мне ваду!!! Ваду!!! Сотрапезнички рассмеялись перед табуретками с вы-пивкой и закусками. – Чего светлый князь желает употребить? – спросил Перегар. – На один палец коньяку, на второй – водки. И осталь-ное – пиво. – Хитрый чпок! – прищурился Перегар. – Да, пожалуй. Назовём этот чпок Хитрым. И пусть в британских пабах будут считать, что это такой пират был. – Саныч поднялся с дивана и сходил на кухню за гранёными стаканами. – Да, и какой-нибудь забулдыга писатель напишет ро-ман о флибустьере Хитром Чпоке. – “Флибустьер” звучит слишком благородно для про-ныры Чпока, – сказал Саныч. – То был прожжённый пират. Мерзавец Хитрый Чпок. Он никогда не упускал выгоды. С лёгкостью предавал. Мог запросто убить честного госпо-дина за пару монет. Когда Чпоку исполнилось тринадцать, он отрезал нос хозяину таверны, у которого мыл полы, за то, что тот продолжал называть его как сопляка – Чпоки. Мальчишка выгреб всю наличность старого мошенника. Затем, познакомившись в портовом кабаке с парочкой го-ловорезов, подался матросом на пиратскую шхуну. – Тебе б самому книги писать, – сказал Перегар, сме-шивая в стаканах Хитрый Чпок. – Только не о Чпоке. О пиратах англичанин писать должен. Да и вообще, какие пираты? Я, разве что, о пья-нице с буксира напишу. Согласись, надо быть очень незау-рядным пьяницей с буксира, чтоб твоим именем коктейль назвали. – А чпок-коктейль? – Перегар протянул стакан Санычу. – Не всё, что пенится – шампанское, Хитрый Чпок – это пойло, – гордо произнёс Саныч. Каждый, накрыв ладонью стакан, как следует взбол-тал пойло, трижды стукнул донышко о колено и тут же ма-хом опрокинул бурлящий чпок в глотку.- Э-а-а! – дружно выдохнули сотрапезнички и со сту-ком поставили стопки на табуретки. – Карамба! – воскликнул Саныч. – Пиастры! Пиастры! – подхватил Перегар. – Не попугайничай, – засмеялся Саныч. – О, дьявол! Гром и молния! – Вспомнил пиратскую феню Перегар. – “О, дьявол” – это чпок из коньяка и пива. А “Гром и Молния” – коньяк с водкой. – Щёлкнул пальцами Саныч. – Мы обязаны выпить всё!

– Выходит “Гром и Молния” – коктейль. А чпок – это когда гремучая смесь, замешанная на бурлящем пиве, взрывается в потрохах. – Твоя правда. – Но “Гром и Молния” крепковат для потягушек через соломинку, – сказал Перегар. – Этот коктейль не для слабаков. И потягивается без пошлых соломинок. Наливай. Перегар смешал водку с коньяком в стаканах на чет-верть и протянул один Санычу, сказав: – Ваш “Гром и Молния”, светлый князь. – Премного благодарен, барон. Саныч отпил половину и, зажмурив глаз, выдохнул: – Крепка, холера! – И, подцепив вилкой дольку ана-наса, закинул её в рот. Перегар проделал всё в точности так же, но выдохнув, сказал: – Ядрён напиток. Они закурили. Включили негромко, фоном, музыку. – Барон, – проговорил Саныч. – Да, светлый князь? – Мне давеча в рот муха залетела. К чему бы это? – Навозная? – Чёрт вас побери, барон! Откуда мне знать, – Саныч взял стакан и махом допил остатки. – Я думаю, Князь, это случайность. Муха – тварь без разумения. Ею движет слепой инстинкт. – Перегар выпил свой стакан. – Дело дрянь, коль мухи чисто инстинктивно летят мне в рот. – Думаю, твой рот случайно оказался на её пути. Я спьяну сам, что твоя муха. Лечу домой на автопилоте, бы-вает, да и залечу по пути куда-нибудь. То в неприятность, то на попойку развратную. И никто меня не выплюнет, чтоб летел себе с Богом домой. – Философ ты, Перегар.

– Философия – последнее пристанище пьяницы. – Я б сказал: последнее пристанище пьяницы – бол-товня. А философов много не бывает. Ты же – философ. – А почему не болтун? – Ты сказал “думаю”, и я тебе поверил, – рассмеялся Саныч. – Говоришь, “что твоя муха”. И действительно, что движет безмозглое тело с перепою? Автопилот – не зачатки ли нового инстинкта, который передадим мы потомкам? И будет он вести их по жизни мимо дома, от неприятностей к попойкам развратным. Прикинь будущее человечества: трезвые только роботы, люди же все – в лоскуты. Попере-путались, домой никто попасть не может. Все бухают в го-стях неизвестно у кого. – Во где философ-то, – сказал Перегар. – Не, я болтун. – Но гипотеза про инстинкт автопилота была инте-ресна. – Не… – покачал головой Саныч. – Со временем ал-каши вымрут, как неандертальцы. Кстати, может, неандер-тальцы и были первобытными алкашами? Видел их на кар-тинках? Бичи бичами, с бодунища жесточайшего. – Блин! – потёр ладони Перегар. – Через тысячу лет археологи наткнутся на останки “алкочеловека”, который сменил “человека разумного”. – А венцом эволюции стал пришедший на смену “алкочеловеку” “треморчеловек”. Этот вид вымер с по-хмелья. – Коллега, позвольте не согласиться, – возразил Пе-регар. – К “человеку разумному” “треморчеловек” не име-ет никакого отношения. Потому как “треморчеловек” во-обще оборотень. Да, его жутко колбасило, он был вонюч и небрит, что ваш неандерталец. Может, кому-то это и не нравилось. Может, кто-то, дай волю, заставил бы и пинг-винов клюв зубной щёткой чистить. Но “треморчеловек” был таким, каким его создала природа матушка и алкоголь-ный бизнес. По утрам он был робок и чувствителен к свету.

Дышал зловонно и невнятно мычал. Но, похмелившись, розовел лицом, начинал курить и материться. – А мог “человек разумный” с “тремором” скрещи-ваться? – спросил Саныч. – “Разумный человек” с “тремором”?! – выпучил гла-за Перегар. – Нет, конечно! А вот “треморчеловек” скре-щивался с кем угодно, когда шары заливал. Сотрапезнички вновь смешали Хитрый Чпок. Вновь накрыли стаканы ладонями, взболтав гремучую смесь. И, трижды ударив о колено, отправили чпок в глотки. – Э-а-а! – дружно выдохнули. – Пробирает до кончиков, – сказал Саныч, ставя ста-кан на табуретку и цепляя вилкой порубленный, как кол-баса, банан. – Изысканный напиток. Вроде где-то и прост, как пиво, но манерен, как коньяк, да высокомерен, как “Аб-солют”. – А завтра, с бодунища, будет проклят, как Заполяр-ный. – Почему – как Заполярный? – спросил Перегар. – Не знаю, – пожал плечами Саныч. – Друг мой, Славный, так говорил. Умер он. – Все мы из пепла созданы, им и станем. – Ты как проповедник говоришь. – Из пепла сгоревших звёзд состоит наша планета, и мы сами, – сумничал начитанный Перегар. – Пепел-то – он не живой, тем более – в космосе. – Да, космос бурлит химическими процессами. Мете-ориты содержат компоненты нашего генетического фонда. Один такой врезался в Землю, и все дела. Ты в курсе, что всё живое произошло от одной клетки? – Да ну? – удивился Саныч. – Вот тебе и да ну. Научные факты такого рода вовсе не засекречены. Общедоступны. Да только на хрен никого, кроме учёных, не интересуют. Народ любит телепередачи про инопланетян с трёхметровыми зелёными членами, на которые те ловят звёзд шоу бизнеса. А тебе, Саныч, вот на что компьютер? В игрушки играть? – Ещё чтоб фильмы про зомби смотреть. Но ты прав – про космос как-то забыли. Инопланетные зомби – вот будущее кинематографа. – За это надо водочки! – Перегар потянулся к “Абсо-люту”. Выпили по стопке. Закусили. Саныч сменил музыку. Включил лично подобранный сборник. – Артёмыча помнишь? – спросил Перегар. – Да, конечно. – Сказали – умер. Вроде, передоз. – Я его под конец осени видел, – припомнил Саныч. – Имел вполне цветущий вид. В беретике своём. Ну, ты зна-ешь, он на своей волне. Одевался, как вольный художник. – Ага, художник. Я Артёмыча зимой встретил. Его уж месяца три-четыре, как с работы выгнали. И баба из дому выставила. Он же не местный был. Забичевал. Скорее – за-бомжевал. Борода от глаз. Одет в лохмотья. На хлеб деньги стрелял. Сразу видно – кирдык ему. У нас с ним всегда та-кое, напряжённое приятельствование было. Вроде, и дру-зья общие, и повода для ссор не бывало, но вот недолю-бливали мы друг друга. А тут жаль его стало. Да только что поделаешь, коль он своим корешам не нужен. Не домой же вести: мама, познакомься, этот бомж – мой знакомый наркоман, он будет жить с нами. В общем, разошлись и не виделись больше. А позавчера мне говорят: умер, передоз. У бомжа – и передоз. Во дела-то. – Наверное, что-то намутил, да и сам покончил с этим безобразием, – сказал Саныч. – Всегда опрятен был, а тут – бац! – и бомж. Наверняка и сам не заметил, как такое случилось. Вот и ушёл. – Торчки мрут, только копать успевай. Помнится, в девяностых модно было ширятся. Синька – свинячий кайф. И куда всё высокомерие девается, когда торчки, как листья с мёртвого дерева, осыпаются. Коволь, начинавший с Артёмычем вмазываться, сидит третью ходку, с ВИЧ-инфекцией в крови. Барыжил герычем. Кузнец зимой крякнул. К чёрту. Их братии на кладбище не перечесть. 4.Три часа ночи, а соседушка всё барагозил. Музыка играла вроде совсем не громко, но в ночной тишине замер-шего дома слышалась отчётливо. И болтовня. То умолкает, то вспыхивает на повышенных тонах. А то и хохот идиот-ский раздаётся. Милицию Кристина вызывать не реша-лась. Наряд мог приехать как раз в момент затишья. Впе-чатление такое, что сверху разойдутся да вдруг спохватятся – ночь. Затихают. И музыка действительно едва слышна. Кристина долго ворочалась в постели и, после того, как сверху что-то бухнуло, в сердцах откинула одеяло. – Ну, соседушка, – процедила она сквозь зубы. Встала, надела халат и направилась к двери. Страха перед забулдыгами не было. Была злость. Кристина нажала на звонок соседушки. Послыша-лись шаги. Возня с замком. Наконец дверь распахнулась. На этот раз соседушка был гол лишь по пояс. Но, как и прежде, пьян в дугу. – О, сударыня! – воскликнул он. – Будьте гостьей в моём княжестве. Где ваша лошадь? Я велю привязать её к перилам. – Какая лошадь?! Три часа ночи! – возмутилась Кри-стина. – Помилуйте, сударыня. Лошадь есть лошадь. Ей три хоть ночи, хоть дня, хоть года. Она со временем не столь щепетильна… – На последнем слове язык Саныча заплёл-ся, и он тряхнул головой с досады. – Вы тоже не столь щепетильны со временем. Вам тоже – что три часа дня, что ночи – шумите. Спать людям не даёте. – Эх, сударыня, если б вы только знали! – соседушка глухо ударил себя в голую грудь, брякнув стальной цепью, свисающей с шеи. – Если б только знали…