На этот автобус садиться было нельзя. Аркаша знал точно. Насчёт следующего пока ничего не чувствовал. В прошлый раз, возвращаясь с работы, пришлось пропустить четыре автобуса. Аркаша тогда порядком промёрз. Лишь пятый оказался безопасным. В последнее время беда прям кружила над ним и, если б не Звезда, он давно имел бы тем-пературу почвы в Мурмашах. “К чёрту!” – решил Тараськин и, не дожидаясь сле-дующего автобуса, пошёл пешком, срезая через овощную базу свой путь в город из припортовой территории. Это место напоминало ему фрагмент из фильма о гражданской войне. Обшарпанные товарные вагоны, об-лезлые складские помещения, под ногами – жирная гря-зища. Забавно, но овощебаза ассоциировалась у Аркаши с голодом и разрухой. Он свернул от железнодорожных путей по дороге меж складов. И увидел женщину в фуфайке, запирающую дверь на висячий замок. Закинув ключ в карман, она пошла прочь от Аркаши, не особо выбирая дороги в грязи благо-даря своим резиновым сапогам. Вдруг из-за поворота ей навстречу выскочили четыре собаки. Все – чуть ли не по пояс. И завиляли хвостами с таким усердием, что казалось – хвост махает собакой. А когда женщина достала из кар-мана газетный свёрток, псы оказались на грани сердечного коллапса от избытка чувств. Женщина развернула свёрток и кинула каждой собаке по какому-то кусочку. И каждая, клацнув зубами, моментально поймала угощение на лету. Женщина ладошкой потрепала лохматого барбоса по теля-чьей голове. – Всё-всё, – проговорила она и почмякала по грязи дальше. Собаки немного проводили её, а затем, подотстав, развернулись навстречу Аркаше. Хвосты их не виляли. Тараськин, в отличие от женщины в сапогах, тща-тельно выбирал куда ступить. Грязища смачно расплеска-лась по дороге. Аркаше оставалось надеяться, что сейчас по ней не прогромыхает грузовик, обдавая его жижей с ног до головы. Тараськин увидел, что псы, настороженно глядя, дви-нулись в его сторону. Он с детства боялся собак. Его ещё совсем ребёнком хватанула овчарка. Не сильно. Но зача-стую угроза боли страшней самой боли. Аркаша был одет, как чужак. Ни сапог, ни фуфайки со свёртком в кармане. Аккуратно шедший Тараськин и вовсе замедлил шаг. Может, следовало поехать на автобусе, не-жели забираться к собакам, охраняющим чёрт знает какую дыру?.. Аркаша остановился. Собаки двинулись быстрее. Ар-каша попятился и наступил в лужу. Холодная вода замочила обе ноги. Псы были уже совсем рядом. Лохматый, с теля-чьей головой, заворчал. Аркаша развернулся, понимая, что бежать бесполезно. Успел уловить метнувшуюся сзади тень. И уж было рванул, что есть мочи… но нелепо поскользнул-ся, разбрызгивая разъехавшимися ногами ошмётки грязи. Руки пошли в отчаянный мах, и в это мгновение лохматая собака настигла его пальцы. Сердце Аркаши рванулось из груди. Он, зажмурив глаза, полетел на дорогу спиной. При этом отмечая, что собака – чёрт её побери! – всего лишь лизнула его! Тараськин успел прижать подбородок к груди. Поэтому падение с физической точки зрения оказалось благополуч-ным. Затылок от удара он уберёг. Что ж касается эстетики… Ну, со стороны, может, смотрелось и красиво, но ощущение от затекающей за шиворот лужи было отвратительным. А ниже пояса вообще казалось, что он обделался ледяным дерьмом. – Красота, – проговорил Аркаша, и лохматый пёс лизнул его в нос. Только Тараськин выбрался на городские улицы, и тут же возле него возник милицейский УАЗик. – С работы иду, – ответил вопрошающим милиционе-рам Аркаша. – В прачечную? Из замарачечной? – усмехались ми-лиционеры. – Бухой?

– Нет, – ответил Аркаша. – А что весь грязный-то такой? Документы… – Так в лужу упал, – сказал Аркаша, доставая па-спорт. Милиционер открыл документ и буркнул: – Угу, гражданин Тараськин в луже купается – быть дождю… Проедем в отделение. – Это зачем? – спросил Аркаша. – Для выяснения личности, – ответил милиционер, забравший паспорт. А второй спросил у Аркаши: – Наркоман? В отделении Тараськина отвели в кабинет, где велели выложить всё из карманов. И, как только он это сделал, в дверях появился какой-то лейтенант, радостно объявив-ший: – Началось. Аркашу тут же вывели из кабинета и отвели в курилку, сказав: – Жди, кури, только стены не обтирай. А то мыть за собой будешь. Аркаша был некурящим. Да и коль курил бы, все равно всё содержимое карманов осталось в кабинете. В общем, оставалось только не обтирать стены да ждать. А когда ему это надоело, он, пройдя по пустынному коридору, посту-чался в дверь кабинета, из которого его вывели. Дверь ока-залась заперта. Аркаша вернулся в курилку – ждать. Затем вновь прошёлся по коридору. Увидел приоткрытую дверь. Заглянул. Сидящий за столом мужчина в штатском, лишь на секунду оторвав глаза от бумаг, сказал: – Ждите, вас позовут. И Аркаша ждал дальше. Часов в одиннадцать вечера он спустился на первый этаж к дежурному. – Ждите, вас позовут, – сказал и тот. Позвали Аркашу в первом часу ночи. И уж в час, сфо-тографированный, со снятыми отпечатками пальцев, Тараськин был отпущен на все четыре стороны. Начало чего объявил тот лейтенант, Тараськин так и не понял. 3.После увольнения Аркашки терпение Ольги иссякло. – Нам надо пожить отдельно… какое-то время, – сказала она. – Каждый наедине с собою. Всё хорошенько обдумаем. Вместе у нас как-то не выходит. – Вместе хорошо на ассамблее всё обдумывают деле-гаты, – хлопал наивными глазами Аркаша. – У них крес-ла одноместные. А у нас – кровать здоровенная, чего тут обдумывать-то. Аркаша попытался ухватить жену за талию, но та, шлёпнув его по рукам, сказала: – Поэтому-то нам и надо пожить отдельно. Я еду к маме. Собрав вещи, Ольга поцеловала Тараськина в щёку и, пообещав позвонить, ушла. “Да-а, – вздохнул Аркаша. – Похоже, нездоровая ерунда выходит с этой Звездой…” Время уж к ночи шло, а сосед за стеной, Серёга, какого-то чёрта врубил музыку. Он был старше Аркаши на девять лет. Отношения их были добрососедскими. Жил тот тихо-мирно, с женой и трёхлетним сыном. И то, что он в 23:30 давал стране угля, было событием нетипичным. “Донбасс за стеной! Очень кстати…” – подумал Арка-ша, и отправился к соседу. – Я на кочерге, – улыбаясь во все зубы, заявил Серёга, открыв дверь. – Заходи. – А я слышу, уголь раздают, – сказал Аркаша, проходя в квартиру соседа. – Какой уголь? – приподнял бровь Серёга. – А-а, ты о кочерге! Да-да, сейчас и тебе угольку отколупну. – “Джин-тоника” я б сейчас выпил, – сказал Аркаша. – От него в желудке свищ образуется, – хмыкнул Се-рёга. – “Джин-тоник” – пойло для самоутверждающихся школьниц, будущих пациенток гастроэнтеролога.

Серёга, произнося это во хмелю, чуть язык не сломал, и даже головой тряхнул, договорив. – Музыку бы сделал потише, поздно, – сказал Ар-каша. – А сколько времени? – Уже полночь близится. – Бр-р-р, ты как злой сказочник! – опять тряхнул го-ловой Серёга. Они прошли в комнату, где у журнального столика, заставленного закусками, сидел в кресле длинноволосый с проседью тип. – В каком полку изволили служить? – спросил он сквозь гитарный скрежет, протягивая руку Аркаше. – С полком как-то без моего изволения всё вышло, – ответил тот, пожимая протянутую руку. – Это Саныч, – представил сосед гостя. – А это – Ар-каша, из-за стенки. – И как оно, в застенках? – спросил Саныч. – Чай, не сахар? – Соль не кофе? – подхватил Серёга. – В застенках музыка не тихо, – ответил Аркаша. – Баба Вера, наверное, уж ментов вызвала. Динамики хрипели о заржавевших стальных зубах. Серё-га уменьшил звук так, что Аркаша перестал разбирать слова. – Блин! Треска. Была одна песня у волка! – возмутил-ся Саныч, назвав Серёгу Трескачёва “Треской”. – Ты бабы Веры не знаешь, – сказал Сергей. – Зато я знаю бабу Надю, двадцати лет, меня вчера перепила. – Баба Вера скандалы закатывает. – Я тоже, – заворчал Саныч. – Баба Вера – профессионал, – сказал Сергей. – За-катывает всё. В банки, истерики, под асфальт. – Стоп! – поднял ладонь Саныч. – Наливай. – Где жена с сыном? – спросил Аркаша, когда они вы-пили и закусили.

– Жена к сестре в Нежен уехала, – ответил Сергей. – А сын у тёщи. – Тоже в хохляндии? – Сам ты в хохляндии. Сын на соседнем районе, на Варничной. А тут и поводов столько. Кореш давний прие-хал. Да вот – сегодня ещё пятая годовщина свадьбы. Тогда, помнится, суббота была. – А я в вербное воскресенье расписался, – припомнил Аркаша. – Ну, за карлико-берёзовые будни, – сказал Саныч, разливая по рюмкам водку. – Точно, карлико-берёзовые будни, – выпив и, хрум-кая солёным огурчиком, проговорил Аркаша. – Моя тоже уехала. К маме. – Да ладно тебе, замечательный будень! – хлопнул Серёга по плечу сидящего рядом на диване Аркашу. – На работу завтра надо? – Нет, – вздохнул Аркаша. – Видишь, как всё замечательно! – Трескачёв потянул-ся к бутылке. – Грех не напиться. А то от тебя и спиртным-то никогда не пахло. – Напиться надо, – кивнул головой Саныч. – Что ты знаешь о себе и об этом мире, если никогда по-настоящему не нажирался! – Недели две кряду, – усмехнулся Серёга, наполнив рюмки. – Ну, уж хотя бы! – сказал Саныч, и они выпили. – Да и ты, Серёга, тут года четыре живёшь, а датым я тебя только на Новый Год и видел, – сказал Аркаша. – Да, сейчас, это вам не тогда, – проговорил Треска-чёв. – Помнишь, Саныч, времена былые? – Славные времена, нынче таких не бывает, – кивнул тот, цепляя вилкой нарезанную селёдку. – Сколько было выпито… – мечтательно проговорил Серёга. Саныч усмехнулся:

– Директор завода “Кристалл” уж давно должен вы-звать меня к себе на ковровую дорожку, чтоб приколоть к моей печени орден. – Я всё ж никак не припомню, как выглядел Славный, – проговорил Серёга, возвращаясь, видать, к прерванному Аркашей разговору. – Значит, это он был, когда я уехал, а Иннокентий у тебя остался? – Да, они у меня в Североморске ещё дня три гуде-ли. Один с Мурманска, – как всегда настаивающий, что центр вселенной находится в его городе, Саныч сделал нарочито неверное ударение. – Другой с твоего “Проще-лыгино”. – С какого моего? – Ах, извините, вы ж теперь и сами мурманчанин. – Давно это было, – вздохнул Сергей. – Всё как-то пе-ремешалось. Раньше жизнь как у кочевника была, из одной компании в другую и – обратно. Славного вроде помню, а вроде и нет. – Тут помню, там не помню. У всех брожение было. Наливай, – проворчал Саныч. – Прикинь, – сказал Аркаше Серёга, разливая водку. – Осенью от Саныча друг уходил. Во дворе на первом снегу поскользнулся, затылком об арматуру, и – на тот свет. При-чём и не так, чтоб пьяный. – Судьба, – проговорил Аркаша, и подумал: “Ну, и как тут к Звезде не прислушаться. Сколько таких арматур я уже избежал?..” Они выпили. Саныч достал сигарету и сказал, поды-маясь с кресла: – Сколько лет прошло, а всё привыкнуть не могу, что ты курить бросил. И это правильно, сигарета убивает. – Как тогда ещё, от тебя вернувшись, к Иннокентию зарулил, так и бросил, – усмехнулся Серёга. – У него так укурился, что и с табаком завязал. – Помню, – хохотнул Саныч. – Как ты в подвал про-валился, да крыс потом гонял; надеюсь, не воображаемых.

Вижу буквально название рок-фестиваля: “Наркотики против табака”. – Прям как “Хищник против Чужого”, – сказал Ар-каша. – Ну, да. Это предыдущий фестиваль, – кивнул Саныч и вышел с сигаретой на кухню, закрыв за собой дверь. Они пили до утра. Наливали неспешно и, не чокаясь, опрокидывали рюмки. То шумно выдыхали, то крякали с удовольствия, а то и молча хлебушком занюхивали. Заку-сывали и много разговаривали. Хорошо захмелели, да на этой волне и замерли, с гребня не соскальзывая. – А Макс, инвалид, ты о нем чего-нибудь слышал? – спросил Саныч Трескачёва. – Нет, – ответил тот. – Я как в Мурманск перебрался, так и не слышал о нём ничего. Да и друзья мы были такие, привет – пока – наливай. – Макс-то от взрыва пострадал. Дело случайное, – сказал Саныч. – А сколько по синьке да наркоте загну-лось… Жуть! Как на войне. – Война – дело молодых, – сказал Серёга. – А если её для них не придумывают – молодёжь сама находит способ, как убиться, – высказал Саныч. – Ерунда это, – сказал Серёга. – Война для каждого по-коления находится. Просто юность безрассудна, и это стано-вится ясно и самому, когда она проходит. Ну, типа как сумас-шедший никогда не поверит в своё безумие, пока он болен. – Чего-то вы совсем краски сгустили, – проговорил Аркаша. – А алкоголь-то причём? Все пьют и ничего. – Угу, – мотнул распущенной шевелюрой Саныч, при-нимаясь разливать по рюмкам. – И ничего. Выпив и закусив, Сергей сказал: – Меня не оставляет извечный русский вопрос. – Кто виноват? Что делать? – Аркаша говорил, заню-хивая огурчиком. – Меня интересует: на хрена козе баян? – пояснил Сергей.

– Ну, может, это очень музыкальная коза, – сказал Са-ныч. – Ты не о Ленке с музучилища? – Я о Терминаторах, – заявил Сергей. Аркаша, поперхнувшись колбасой, закашлялся, а Са-ныч, устроившись в кресле поудобнее, кивнул. – Очень интересно. Право, я заинтригован. – Нахрена Терминаторы с людьми войну устроили? Чего нам делить? – Терминатор пока только Калифорнию захватил, – сказал Саныч. – Вообще-то, на мой взгляд, борьба видов налицо, – заметил Аркаша. – А из-за чего нам с ними бороться? – удивился Серё-га. – Терминаторы могут улететь жить на Марс. И вообще – заселяться где угодно по всей вселенной, они ж желез-ные! А людям, как родителям своим, обеспечить достой-ную жизнь. На хрена им крохотная Земля, из которой всю нефть выкачали и немцам продали. Терминаторам скоро тут и смазаться нечем будет. – А за это и стали убивать. Всем разумным существам нужен повод и враг, – сказал Аркаша. – После потомки Терминаторов конечно же будут скрипеть: какие же бесчеловечные были первобытные Тер-минаторы, – засмеялся Саныч. – За Терминаторов! – воскликнул тянущийся к бутыл-ке Аркаша. Всё же время и градус взяли своё. Накрыло всех утром. Правда, Саныч выглядел почти молодцом на фоне еле ворочающих языками товарищей. Его не шатало, движения были чёткими, точными. Только вот глаза… Они остекленели. Плавающий взгляд сделался бессмыс-ленным и тяжёлым. Словно Саныч, находясь в глубоком нокауте, пытался продолжать смотреть на мир как ни в чём не бывало. Серёга взял из пачки Саныча, что на столике средь закуски, сигарету. Сказал: “Алилуйя!” и пошёл в другую комнату, звучно открывая дверь лбом. Через минуту раз-дался храп. – Ух, ты, – вроде как удивился Аркаша, сидящий на диване и глядящий в пол. Его пальцы самостоятельно на-щупали на столике пустую рюмку, подняли и опрокинули её в рот. Проглотив воздух, Аркаша зажмурил один глаз и выдохнул, повторяя: – Ух, ты. Саныч поднялся из кресла и прошёл в комнату, куда ушёл Серёга. Тот лежал на кровати, и торчащая изо рта не-прикуренная сигарета трепетала от мощного храпа. Саныч вернулся к столику. Аркаша уже спал, лёжа на диване. – Ух, ты, – теперь сказал Саныч и, налив себе рюмку, выпил. – Домой надо идти, – пробурчал Аркаша и перевер-нулся на другой бок. – Ты прав, дружище, – проговорил Саныч и пошёл одеваться. В автобусе Североморск-Мурманск его убаюкало, и та сила, что управляла телом даже в алкогольном нокауте, уснула. Саныч, проспав свою остановку, был разбужен во-дителем на конечной. И, видать, опасаясь, что вновь уснёт в автобусе, и теперь будет разбужен обратно в Мурманске, решил (то был краткий миг просвета сознания) пойти до дома пешком. И топать бы ему через весь город, да ещё в горку, кабы не милицейский наряд. Медвытрезвитель был недалеко от его дома. И, про-снувшись ночью, Саныч удивился, что он в своей кварти-ре, а не на казённой койке. Очень смутно, но он помнил милицейский “УАЗ-ик” в котором его везли. – Чего только не бывает, – пробормотал о наряде, раз-возящем по домам алкашей, Саныч и, поднявшись в тем-ноте на слабые, онемевшие в ступнях ноги, потащился в туалет. Блевать. Трескачёв зашёл в арку на Пяти Углах, туалет, слава Богу, был открыт. Спустившись по ступенькам в его тусклое нутро, Серёга отметил, что сегодня тут не воняет. Ни дерьмом, ни хлоркой. Озон! Как при грозе в чистом поле. Трескачёв, еле сдерживая мочевой пузырь, шмыгнул в первую же полу-кабинку и принялся расстегивать ширин-ку. Но молнию заело. Он и так, и сяк тянул её – никак! А сзади уж начала создаваться очередь. – Ну, что там, в самом деле?! – возмущался пожилой мужчина. – Бу-бу-бу, – поддержала его очередь. А молния – ну ни как! – Давай уже, в штаны дуй! – выкрикнула какая-то ба-рышня. – Не задерживай. – Бу-бу-бу! – соглашалась очередь. Серёга рывком оторвал голову от подушки и сел на кровати. К губе что-то прилипло. Он взял это что-то – си-гарета. Сунул её за ухо. Надо было срочно бежать в туалет. Смыв воду, Трескачёв, пошатываясь, пошёл в комнату к оставленному застолью. За окном был день. На диване спал сосед. Саныча не было. Серёга заглянул в коридор. Вещи Саныча отсутствовали. Точно, ушёл. Трескачёв убе-дился, что входная дверь захлопнута и, вернувшись к сто-лику, уселся в кресло. – Аркаш, – тихонько позвал Серёга. Гость не реагиро-вал, продолжая сопеть. Голова шумела, плохо соображала. Трескачёв налил себе полную рюмку. Выпил махом. Сморщился. И, просле-зившись, быстренько закусил капусткой с брусникой, что квасила жена. Повеселело. Он поднял с пола пульт и тихонько вклю-чил телевизор. Поклацав по программам, оставил музы-кальный альтернативный канал, где сейчас крутился клип RAMMSTEIN. Музыка воодушевляла. “Вечно марширующие немцы, – подумал Трескачёв и, налив ещё водки, залпом выпил. – А мы вот вам!” Сергей нащупал за ухом сигарету. Достав, покрутил её в пальцах. Пошарил глазами по столу. Зажигалки не было. Он поднялся и пошёл на кухню, шатаясь – водка вновь накатила. Склонившись и раскачиваясь над плитой, захотел прикурить. Жал на кнопку поджига, слышались щелчки, но газ почему-то не воспламенялся. Трескачёв выплюнул на так и не загоревшуюся конфорку сигарету. “Я выплюнул курить, а остальные бросают. Я опять некурящий”, – подумал, усмехнувшись, Сергей и, вконец опьяневший, поковылял к кровати. Аркаша услышал далёкий, из-за многих световых лет, шёпот Звезды. Как его это уж достало. Хотелось кинуть в Звезду тапком. Он так удобно улёгся на диванчик. А она нудит, чтоб он шёл домой. Зачем? Кто его там ждёт? – Домой надо идти, – пробурчал Аркаша, перевернув-шись на другой бок. И тут же по-настоящему провалился в чёрный колодец пьяного сна. Газовая плита у Трескачёва не была снабжена контро-лем за пламенем. И из так и не загоревшейся, не выклю-ченной конфорки продолжал идти газ, распространяясь по всей квартире. Форточки были закрыты. И, когда концен-трация газа перевалила за критическую, Аркаша с Сергеем умерли. Тихо, легко и просто. КРИСТИНА Сам решаю за себя, Ведь глаза мои открыты. Понукать мною нельзя, Покуда сердцем не забыты Вольный ветер, пыль дорог, Впереди – ширь горизонта, Неба высь, да пыль от ног, Позади печаль о чём-то…1.10-го мая 2010 года, сбылась давняя мечта Кристины. Она купила двухкомнатную квартиру в Североморске. Дво-рик, по сравнению с общей картиной аккуратного городка, не ахти. Зато дом – “сталинка”. Квартиры просторные, с вы-соченными потолками. Не то, что в “хрущёвках” поблизости. А ведь именно в соседней “хрущёвке” она и жила до девято-го класса. Тогда родители, потерявшие последнюю возмож-ность переносить друг друга, развелись. Квартиру разменяли на однокомнатную, для отца. Доплату же получила мама и, забрав дочь, уехала жить в Нижний Новгород к своей матери, бабушке Кристины, схоронившей деда два года назад. Так они там и жили, втроём. И Кристина всегда хотела вернуться в Североморск. Причём, на ту же улицу. Вот не понравился ей Нижний, и всё тут! Казалось бы, большой город. В центре России. И зима тут – зима. И лето – лето. Нет, тянуло к сопкам. С макушек которых постоянно спол-зающие тяжёлые тучи утюжат крыши домов и, распарывая о них брюхо, проливаются холодным дождём на горожан. И, несмотря на частую непогоду, всё ж хотелось жить именно там. Там, где грозди ярко-красной рябины под окном. Где по ночному небу извивается лента северного сияния. Где радость от первых лучей солнца после долгой Полярной Зимы. В Нижнем солнце есть всегда. А разве кого-то радует обыденность?..Впрочем, так думала только Кристина. И мать счита-ла, что со временем это пройдёт. Кристина закончила школу. Поступила в Высшую Школу Экономики, – здесь же, в Нижнем Новгороде. И по окончании устроилась в фирму. Стала торговым пред-ставителем. Моталась по магазинам, организациям, пред-лагая товар. Брала заявку и мчалась в офис, где этот товар забивали в накладные. Кристина терпеть не могла эту ра-боту. Но при должном усердии та приносила неплохие деньги. И, не особо ограничивая себя в расходах, за пять лет она накопила шестьсот пятьдесят тысяч рублей, – как раз на двухкомнатную квартиру в Североморске. И ещё сто шестьдесят тысяч осталось на первые необходимости. Мать, узнав, что дочь всё же на полном серьёзе уез-жает, сначала расстроилась. Но после смирилась, успокоилась. А что ещё остаётся матери, когда ребёнок уж вырос и давно сам себе голова. Кристине было двадцать восемь лет. И, коль личная жизнь не сложилась тут, так, может, в Североморске всё пойдёт по-другому. Отец, давно продавший свою однокомнатную кварти-ру и живущий теперь в “трёшке” с новой семьёй, сделал до-чери вызов в закрытый город, когда подходящая квартира появилась в продаже. Кристина прожила месяц у отца, пока дождалась раз-решения администрации города на покупку жилья. Новая семья у отца была ещё та. Вечно тараторящая жена и два её ребёнка. Дочь – двадцатилетняя стерва. И двадцатипятилетний сын, на диване мечтающий о высоко-оплачиваемой работе. Общий язык Кристина нашла толь-ко с младшим сынишкой её отца, братиком, проказником Алёшкой. Жила Кристина в комнате у “стервы”. Названная се-стрица всячески пыталась показать, кто тут хозяйка, а кого здесь лишь благосклонно терпят. К примеру: вернувшись с прогулки, Кристина откры-ла форточку. Конец апреля, солнышко светило в окно, а квартиры отапливались с каким-то остервенением, слов-но кочегары стремились побыстрей израсходовать мазут и остановить уже котлы на лето. После улицы в комнате было жарко. Ну, она и открыла форточку. А тут с кухни за-шла сестрица. – У нас апрель – не май месяц, – съязвила та. – Это у вас, в Нижнем, тепло. А тут даже май – не май месяц. В другой раз Кристина как-то присела за стол со сво-им ноутбуком. Проверить почту. И увидела по дальним краям стола налёт пыли. Взяла тряпку, да и протёрла. Так вернувшаяся с прогулки сестрица устроила скандал по по-воду сдвинутой с места лампы. Были и другие подобные случаи. Но при родителях стерва превращалась в радушную сестрёнку, стремящуюся всем сердцем сблизится с недружелюбной Кристиной.

Единственным симпатягой был разбойник Алёшка. Они частенько игрались. Входящий в раж братишка оста-вил не один синяк на руках Кристины. Наконец, через месяц она приобрела-таки в собствен-ность двухкомнатную квартиру. Всего-то шестьсот пять-десят тысяч рублей! В хорошем состоянии. Свежие обои, линолеум. Только, вот, чугунная ванна вся облезла и по-желтела. Да окна старые. Но то мелочи. У Кристины оставалось сто шестьдесят тысяч, отло-женных на жизнь. Сто на обстановку. А на шестьдесят жить до первой получки на новой работе. Которую собиралась активно подыскивать после штампа в паспорте о Северо-морской прописке. То есть – недельки через полторы. В первый же день она купила в спальню широкий рас-кладной диван, шкаф-купе с зеркальными дверцами. И в зал кожаное офисное кресло на колёсиках. На стол денег уж не хватило. Нужна была ещё и “кухня”, а от ста тысяч осталось – три. К позднему вечеру отец собрал шкаф и диван. По-стельное бельё Кристина привезла ещё с Нижнего, так что ночевать осталась сразу в новой квартире. За окном сто-ял Полярный День, шторы ещё не куплены, но повезло – было пасмурно, и солнце не светило в глаза. Кристина, лёжа на диване, натянула на голову одеяло. “Вот так мечты и сбываются”, – подумала она. Нет, не то, чтоб все пять лет, работая в активных про-дажах, гоняясь за своими процентами, накапливая деньги, она только и мечтала о квартире в Североморске. Вовсе нет. Это был просто вариант. Мечты, вообще, сбываются у тех, кто знает, как к ним идти, и – идёт. И хорошо на этом пути иметь несколько взаимозаменяемых конечных пунктов. Личная жизнь в Нижнем не сложилась. Последние три года она прожила у своего молодого человека и его замечатель-ной мамы. Да и молодой человек был замечательным, пока не выяснилось обратное. Они собирались пожениться, плани-ровали отдельное жильё. Его мама имела кое-какие деньги и, если бы ей добавили, она бы купила и переехала в одноком-натную квартиру, благословив молодых в своей “двушке”. Но замечательные молодые люди, порой, как обо-ротни становятся вдруг натуральными козлами. Некогда замечательный молодой человек выгодно познакомился с питерской мадам, да и улетел к ней. Причём, так спешно, что Кристина узнала об этом, когда тот уже приземлился в Пулково. Конечно, было горько и досадно. Но, в принципе-то, и ладно. Всё, что ни делается – к лучшему. В конце концов, существовал ещё и план “Б”. Значит, решила Кристина, судьба ей – ехать в Североморск. И вот она в городе детства. В собственной квартире. Засыпает на собственном диване. Все документы оформ-лены, чеки приложены и лежат на верхней полке шкафа. Всё, что её окружает – принадлежит ей. Круг замкнулся, она снова дома в Североморске. Можно начинать новую жизнь… И тут, в ночной тишине, ударили барабаны и огрыз-нулись гитары. С первых слов песни Кристина вспомнила группу. “Мастер”. С песней: “Палачи”. Она не была по-клонницей такой музыки. Просто, запомнила с восьмого класса, когда тайком вздыхала по брату своей подруги. Тот был старше на семь лет, уже взрослый. Но вёл себя порой как мальчишка. Бывало, играла эта песня, когда она захо-дила к подруге. Как-то Кристина спросила: – А кто это поёт “Палачи”? – “Мастер”. Только не Палачи, а Палычи, прислушай-ся, – издевался брат. – Обо мне, Сергее Палыче, и о сестру-хе, тоже ж Павловне. Э-э-й, Палычи! – Вот ведь, блин! – проговорила Кристина, высунув-шись из-под одеяла. – Хо-о-о-рошие соседи. Молодая пара, жившая тут прежде, утверждала: здесь замечательные соседи, всё тихо и спокойно. Кристина глянула на потолок. “Соседушка сверху. Для молодёжи слишком старая песня. Может, сейчас там живёт тот самый старший брат Палыч?” От этой мысли Кристина даже злиться перестала. Песня закончилась, и звук убавили. Музыку стало практи-чески не слышно. Но, когда Кристина уже, было, заснула, сверху что-то так бухнуло, словно шкаф уронили. – Ну, соседушка… – проговорила Кристина плотоядно. Было 11 часов. Похоже, наверху спали. Перебудили соседей, и к утру баиньки. Сейчас соседушка должен про-сыпаться. Сон алкоголика, говорят, краток и чуток. Он бу-дет мучиться похмельем. Значит, пора знакомится. С боду-на человек кроток и восприимчив. Услышанное умножит натрое помимо воли. – Ну, соседушка… – обуваясь, проговорила Кристина ласково, но не менее плотоядно, чем ночью. Она прислушалась. За пошарканной дверью соседуш-ки было тихо. Нажала на звонок. С полминуты – ни звука. Кристина хотела уже позвонить ещё раз, но тут в квартире послышались шаги. Щёлкнул замок. “А вдруг это тот самый Палыч?” – пронеслось в голове Кристины. Дверь распахнулась. На пороге был незнакомый, со-вершенно голый тип, сходу пьяно воскликнувший: – Нет у меня ничего! А это, – он схватился за цепь на шее. – Сталь! Драгоценностей не носим, презираем. Ни хрена вы у меня не опишете! Голова соседушки вдруг упала на грудь, и длинные распущенные волосы скрыли лицо, как в фильме ужасов “Звонок”. Он, покачиваясь, держался синей от татуировок рукой за дверной косяк. Кристина поняла: рановато пришла и, развернув-шись, отправилась вниз. Но тут за спиной раздался звук падающего тела. Она обернулась. Голый соседушка лежал на бетонном полу. – Ой, холодно. Ой, больно, – простонал он, сворачи-ваясь калачиком. – Тьфу! – хлопнула себя по бедру Кристина.