Пастуший мир не ведает вестей,

Оторванный от них в своём далече.

При виде новоявленных гостей

Парис-пастух лишился дара речи.

Когда умом немыслимо решать,

Бросаются спасать свою утробу,

И мысль, сверкнув, как молния – бежать! —

Сорвала с места, унося в чащобу.

Да кто же от Гермеса убежит?

И пусть горы знакомые отроги,

И сам Парис давно не лыком шит,

Но от Гермеса не спасают ноги.

А мысль опережающий гонец,

На беглеца с улыбкой доброй глядя,

Сказал: – Ты что бежишь, как сорванец?!

Мы, боги, людям на земле, как братья!

Сам Зевс тебе доверил этот суд,

А это значит – дело не простое:

Желанье быть «прекраснейшей», как зуд,

Влечёт богинь, лишая их покоя.

Ты погляди на них, порассуждай,

Все, как одна, полны достоинств разных,

Потом вот это яблоко отдай

Прекраснейшей из истинно прекрасных.

Смутился, зарумянившись, Парис,

Молчит, речам посланника внимает,

Но вот глаза, опущенные вниз,

С понятным любопытством поднимает.

Ему бы проще оценить быков

Да те корма, что запасает в зиму…

«Судить богинь не просят дураков —

Чего ж бояться?.. Голову не снимут!

Богини хороши!.. Отдать любой?..

Неловко! Суд, так суд, куда ж тут деться?..»

Но вот они втроём, наперебой,

Решили умастить Парису сердце.

– Пастух! Ты хочешь Азией владеть? —

Спросила Гера, обжигая взглядом.

– А хочешь слышать, как ликует медь

На торжестве победного парада?

Желанье славы – это ль не мечта

Троянского возросшего мужчины???

«Дам яблоко вот этой!» Неспроста

Сулила обещания Афина.

Златая Афродита, как паук,

Вплетая нить любовной паутины,

С улыбкой нежной молвила: – Мой друг!

Любовь – что жизнь! Под нею – все едины!

Тот лжёт, кто не мечтает о любви,

Себе и людям! Прячется от счастья…

Люби! Люби! Сильнее всех – люби!

Не обходись без моего участья!

Ты – бесподобен! Хочешь полюбить —

Я буду опекать тебя отныне!

Отдам тебе Елену, так и быть,

Земная, но прекраснее богини!..

Об этом-то Парис давно мечтал —

Обмяк «судья», и голова – по кругу!..

Он Афродите яблоко отдал,

В избытке чувств целуя деве руку.

Сбежали дни, сводившие с ума,

И обещанье предано забвенью.

«Лгала богиня!..» Но она сама

Напомнила Парису о Елене.

И он, своей любви творец и раб,

Под ласковой опекой Афродиты

Великолепный выстроил корабль

В мечтах о Спарте. Но Гелен [36] сердито

Предсказывал… Да что ему Гелен?!

Какая гибель?! Море в тихой сини!..

Париса поглотил любовный плен

С пророчествами преданной богини.

Он верит Афродите, как себе!

И на корабль взойдя, взмахнув рукою,

Отплыл. И в провожающих толпе

Кассандра [37] вещая вскричала:

– Горе Трое!.

Я вижу!.. Возвратите их назад!..

Священный Илион огнём пылает!..

Троянские мужи в крови лежат,

Поверженные местью Менелая!..

Мстит за Елену!.. Вижу наших дев,

Их гонят в рабство!.. Стены Трои рушат!..

Она кричала, голову воздев, —

Не веря ей, никто её не слушал.

И вот Парис, надеждами горя,

Творит беду в покоях Менелая:

Одаривает доброго царя,

Как будто ничего не замышляя.

Засобирался царь на остров Крит

(О, как ему не хочется, да надо!),

Своей жене Елене говорит:

– Не стоит тосковать, моя услада!

Я ненадолго! Скоро буду здесь…

Уплыл, прекрасным гостем очарован.

Парис же думал, в ожиданьях весь,

Что этот миг судьбой ему дарован.

Елена глаз не может оторвать

От гостя. Шепчет радостно:

– Мой милый!

Готова бросить мужа, дочь и мать:

Любовь к Парису разум ей затмила.

А он спешит, не тратя время зря,

В далёкий путь берёт с собой Елену

(И заодно – сокровища царя!),

Смеясь над предсказанием Гелена.

Но всё сбылось: тягучая война

На десять лет, паденье гордой Трои…

Остались от героев имена

Да греческие мифы про героев.

Горела Троя. Едкий чёрный дым

Поднялся к небу, спрятав солнца око,

Под заревом кровавым и густым

Раскаивались боги, что жестоки.

Одна Эрида пряталась, как вор,

Бедою ублажив своё коварство,

Богиню, что посеяла раздор,

Не трогало пылающее царство.

Наполненная счастьем до краёв,

Глядела на огонь с вершины Иды.

«Ну, вот вам, боги, яблочко моё —

Эридой не прощаются обиды!»

Фетида знала: рок неумолим,

Он не отступит, посулив несчастье.

И смертные, и весь святой Олимп

Живут в повиновенье этой власти.

Рок и её безжалостно казнил,

Веля растить для Греции героя,

Которого потом в расцвете сил,

Убив, сожгут у стен великой Трои.

«Чтоб сердца боль, когда ни лечь, ни встать,

Меня терзала, словно буря травы?!.

Чтоб вместо сына, любящего мать,

Курган поднялся, как свидетель славы?!.»

И не сдалась судьбе богиня-мать

В томлении бездействием инертным —

Она решила сына закалять,

Неуязвимым сделать и бессмертным.

«И пусть упрям судьбы гривастый конь,

Но из трудов моих хоть что-то будет!»

Натрёт амброзией младенца – и в огонь!

Подержит малость – и опять остудит.

Надеясь только на себя одну,

Неслась, где Стикс священная бежала,

И сына плоть, чтоб не ушёл ко дну,

За розовую пяточку держала,

Упрямой волей сердца и руки

Творя бессмертье там, где волны цугом —

Не зря же боги водами реки

Клялись в своём общении друг с другом!

Но был конец (не по её вине)

Стараниям, что в необычном виде:

Пелей дитя увидел на огне —

Меч выхватил и бросился к Фетиде,

Не допуская мысли (он не бог!),

Что власть жены немеряного веса,

Земной и смертный делал то, что мог,

Для маленького сына Ахиллеса.

Жена бежала в страхе из дворца

В морскую незабытую пучину,

Осталась жить у своего отца,

Тоскуя по Пелею и по сыну.

Ахилла-кроху любящий отец

Отнёс в пещеру верного Хирона:

– На вольной воле вырастет малец —

Помчится, как архар, по горным склонам!

Хирон ответил: – Будет сын здоров,

Хоть нелегко придётся мне порою:

Мозги медвежьи, печень грозных львов —

Вот это пища будущих героев,

А я – кентавр!.. Но, думаю, пока

Ещё способен на любое дело,

Коль носят ноги, слушает рука

И видит глаз, когда пускаю стрелы.

_____________

В шесть лет, как жёрнов, крепок был Ахилл,

Не ведал страха, детских слёз и лени.

Он кабанов и львов свирепых бил

И без собаки настигал оленей.

В умении оружием владеть

Уже тогда не находил он равных;

Учился у Хирона песни петь,

Любил кифару, радость игр забавных.

И был он юн и лёгок, словно лань,

Силён, как бог, прекрасен сам собою,

Когда сзывал героев Менелай

Идти походом против сильной Трои.

Вскричала мать-богиня в страхе: «Нет!..»,

Припомнив тут же, что грозит Ахиллу,

И во дворце, где правил Ликомед,

Средь царских дочек юношу укрыла.

Он в женские одежды был одет,

Неведом и никем не узнаваем,

Не знал, что спрятан матерью от бед,

Но знал, что мать добра ему желает.

Когда обида хлещет через край,

Желание расплаты силы троит —

И местью одержимый Менелай

Решил идти войною против Трои.

Позор для Менелая нестерпим:

Он – царь!.. Он должен возвратить из плена

Сокровища, накопленные им,

И главное сокровище – Елену!

Калхас [39] царю спартанскому предрёк

Победу в злом отмщении обиды,

Но чтобы в битвах, как желает рок,

Был юный сын Пелея и Фетиды.

Ахилла слава будет велика

И подвиги воистину бессмертны,

Но он падёт, пронзён стрелой врага

И не изведав почестей безмерных.

Всё выслушал царь Спарты – и велел

Найти скорее юного Ахилла,

Но не было Ахилла, будто стлел,

Или земля, разверзшись, проглотила.

И Менелай, уже в который раз,

Призвал провидца (да прибудет в силе!) —

И вновь пришёл на выручку Калхас,

Царю поведав правду об Ахилле.

– Лишилась, видно, сна Фетида-мать

И разума, расставив эти сети…

Такие козни трудно распознать,

На хитрость надо хитростью ответить.

Посланник наш найдёт в себе самом

Тот выход, что и мне ещё неведом…

И, всех героев перебрав умом,

Послали Одиссея с Диомедом.

– Я слышал, – улыбнулся Менелай, —

Что Одиссей по хитростям маститый,

Он выдумает, что ни пожелай,

Нисколечко не хуже, чем Фетида!

______________

– Купцы!.. Купцы!.. – ни свет и ни заря

Дворец разбужен, в окнах – настежь рамы.

– Какая прелесть!.. – дочери царя

Любуются парчой да янтарями,

Вдевают в ушки жемчуг, бирюзу,

Прикладывают к шейкам ожерелья,

Роскошные материи трясут

В порыве несказанного веселья.

– Какой товар!.. Видать, издалека.

Отец, купи мне это!.. И вот это!

У Ликомеда щедрая рука,

Для дочерей готов купить полсвета.

Смогла одна лишь дева пренебречь

Отцовской щедростью – она о ней забыла,

Увидев поножи, шлем с гребнем, щит и меч,

Что явно не для девичьего пыла.

Тянулась не рукой – собою всей

К оружию (как пробудилась сила!),

Что выставил лукавый Одиссей

Достойною приманкой для Ахилла.

Купец купцу: – Не он ли?..

– Как тут знать?..

– Гляди, сойдётся ль хоть одна примета…

– У девы явно не девичья стать!

– И рост!.. Пожалуй, выше Ликомеда.

И вдруг (всё, как задумал Одиссей)

Удар, удар металлом по металлу!..

Звучанье труб!.. Звон кованых мечей!..

Военный клич!.. И радости не стало.

На полуслове обрывалась речь —

Бежали девы, подобрав подолы,

И лишь одна схватила щит и меч,

Чтоб не лишился добрый царь престола.

Конец игре! Всю правду сообщил

Посланник Менелая, торг расстроив.

С великой радостью отправился Ахилл

Участвовать в походе против Трои.

Под Троей шёл десятый год войны.

Возрос в боях Ахилл и стал героем:

Рубил мечом, не чувствуя вины,

Разил копьём сынов могучей Трои,

Топтал конём, сжимал в кулак персты —

Бил, как кувалдой, в схватке злой с врагами!

Корёжил шлемы, копья и щиты!..

И содрогался берег под ногами.

Но вот судьбы последний поворот

(Грозящий смертью рок не поскупился!) —

До самых Скейских городских ворот

Теснил врагов Ахилл и храбро бился.

Он вынудил бы Трою на поклон,

Войдя без страха за глухие стены,

Да вот золотокудрый Аполлон

Встал между ним и городом священным.

– Уйди! – подняв копьё, вскричал Ахилл, —

За что ты мстишь??? Оставь меня в покое!

Рок неотступный разум помутил,

Подталкивая к пропасти героя.

– Да я тебя сомну и разотру! —

Гнев исказил обличье Аполлона.

Забыл он, как на свадебном пиру

В пещере добродушного Хирона

Пелею и Фетиде слово дал

Хранить Ахилла, будущего сына.

За десять лет войны и бог устал.

Война!.. Война!.. Во всём она повинна!

И Аполлон, укрыв сердитый лик

Под тёмным облаком, желая быть незримым,

Явил, что он всесилен и велик:

Стрелу Париса (не прошла бы мимо!)

Направил в Ахиллесову пяту,

Прекрасно зная, что за этим будет.

«Война несёт победу и беду…

К тому же – победителей не судят!»

Ахилл – герой, что знал судьбу свою

От матери, подумал: «Всё, как надо!

Так погибают воины в бою:

Не на коленях! Не прося пощады!

Пусть обжигает смерти суховей

Минуты славы, что не всем даются —

У Греции немало сыновей,

Чьи имена потомкам достаются!»

Стрелу из раны вырвал и в траву

Измятую упал… Танат окликнул…

Но вот, подобно раненому льву,

С трудом поднялся, распрямившись, крикнул:

– О, горе вам!.. Погибните вы все!..

И после смерти месть моя пребудет!

И был он вещим в злой своей красе —

Под страхом кары прочь бежали люди.