Прошло немного дней – и Гилл вернулся.

Измучен, бледен – горести печать —

Увидев мать, увы – не улыбнулся,

Стал, ненависти полон, восклицать:

– О мать! Я не боюсь тебя обидеть —

Ты заслужила много страшных слов!

Одно из трёх желал бы я увидеть,

Не веря в материнскую любовь:

Чтоб не было тебя среди живущих,

Чтобы не мне ты матерью была,

Иль чтобы разум твой работал лучше,

Когда ты мужа смерти предала!

От ужаса вскричала Деянира:

– Что говоришь ты матери своей?!

Наслушался ли пьяного сатира

Иль подлых и бессовестных людей?

Кипели в зле вопросы и ответы,

Обидой переполнились сердца.

– Молчи! Не от людей я слышал это —

Глазами видел бедного отца!

Он признан был на острове Эвбея,

Могуч! Прекрасен! Счастлив! Полон сил!

Потом я видел, как отец слабеет…

Когда он жертву Зевсу приносил,

Одев свой плащ, что соткан «благоверной»,

С улыбкой доброй глянул на меня

И ликовал, воздев благоговейно

Ладони к небу в отблесках огня!

Как в жарком солнце, яд лернейской гидры

Весь вспенился – и к телу прикипел

Подарок твой! Видать, кентавр был хитрым:

Сам подыхал, а отомстить успел!

В затишье между приступами боли

Отец рукой посла к себе призвал:

– Скажи мне, Лихас, кто тебя неволил,

Чтоб я вдвоём со смертью пировал?

Посол назвал тебя!..

«Зачем вы, боги,

С проклятьем перепутали хвалу?» —

Вскричал отец. Схватив посла за ноги,

Ударил им о голую скалу!

О мой отец!.. Каким он был могучим —

Теперь его несут от корабля!..

Ты погубила лучшего из лучших,

Кого носила с радостью земля!

И Деянира, проклиная остров,

Ушла к себе от пыток отдохнуть,

И меч калёный обоюдоострый

Вонзила в изболевшуюся грудь.

Смерти просит Геракл,

да не слышит ответа.

– Отнесите, прошу,

на вершину Оэты [22] !..

На костёр погребальный

меня положите

И скорее… Скорее

его подожгите!..

Сколько можно страдать?

Нет терпенья от боли!..

Гилл, мой сын! Ты исполнишь

отцовскую волю?

– О мой добрый отец,

я не буду убийцей!

Разве любящий сын

на такое годится?!

– Для меня в этот час

смерть от жизни дороже!

Плащ срывает с кусками

расплавленной кожи:

– Ты не будешь убийцей,

принимая решенье,

Ты целителем будешь,

исцелив от мученья!..

Смерть – спасенье от мук

непомерных и страшных!..

Почему я не вижу

героев отважных?.

Почему меня боги

оставили в горе?

Я очистил от скверны

и землю, и море!..

И опять – забытьё.

Гилл промолвил: – Герои!

Прав, пожалуй, отец!..

И наутро горою

Шли в молчанье глубоком

к вершине Оэты

И взирали с надеждой

на царя Филоктета [23] …

… Филоктет поджигает

костёр в поднебесье —

Плачут люди и ветры

в пустом редколесье!

Ярко вспыхнуло пламя —

огонь разгорелся,

Только ярче костра

били молнии Зевса.

Прокатились громы,

воссияли зарницы —

И Афина с Гермесом [24]

в золотой колеснице

Совершили деянье

в молчании строгом —

Вознесли на Олимп

сына вечного бога.

Стал бессмертным Геракл,

как обещано было.

Гера страшную ненависть

тут же забыла,

И наутро, созвав

обитателей неба,

В жёны дочь отдала,

вечно юную Гебу.

Лета прячет века, как подводные рифы,

Для земных оставляя поверья и мифы,

Ищем в толще страниц лик, свершавший возмездья,

И в мерцании звёзд, где Геракла созвездье.

Эгей, достойный отпрыск Пандиона,

Прогнав сородичей (семейство Метиона),

Что посягнули на Афинский трон,

Ни совести, ни права не имея,

Спокойно царствовал, всё зная, всё умея,

Да жаль, наследником он не был наделён.

На склоне лет и дни бегут по склону —

И царь заторопился к Аполлону

В святые Дельфы, чтобы вопросить:

Чем провинился? Где тому причина,

Что не дано ему дождаться сына?

За столько лет нельзя ль его простить?..

Ответ оракула – намёки, недомолвки —

Эгей не понял. «Жаль, но мало толку, —

Вздохнул несостоявшийся отец. —

Всё прорицанье – что горох о стену!..

Схожу-ка я к Питфею в Троисену,

Пусть растолкует, всё-таки – мудрец!»

Всё выслушал премудрый царь и понял:

Вопросу, что Эгею сердце донял,

Быть разрешённым – народится сын!

Он подвигами Грецию восславит

И там же, где Эгей сегодня правит,

Взойдёт на трон властителем Афин.

Но не сказал про то Питфей Эгею,

Соображал, душой благоговея

Пред замыслом, что шёл ему на ум:

«Отдам хоть завтра замуж дочь за друга,

Чтоб породили мне героя-внука

Без лишних хлопот и без лишних дум.

И будет знаменита и почтенна

Возглавленная мною Троисена,

Что родиной героя нарекут,

А где-то в пору старости предзимья

Восславят люди и Питфея имя,

Уверовав, что царь силён и крут.

А вслух сказал:

– Всё сам поймёшь наутро!

Эгей подумал: «Это – вправду мудро!»

И приложился к старому вину

И прочим яствам, взглядом соловея.

Всё Эфра подавала, дочь Питфея,

Она же отвела его ко сну.

«О бог Эрот!.. Пронзи его стрелою!..

Взмолился царь Питфей, уйдя в покои. —

О Афродита!.. Возвести любовь!..

От этого никто не пострадает —

Сердца у смертных от любви не тают,

А детский смех возвеселит мой кров!»

И бог Эрот пронзил-таки Эгея!..

Любовью чистой к Эфре пламенея,

Дождался сына! Мудрая жена

Молчит, не задавая ссоре тона,

Что мальчик не его, а Посейдона

(Упрям тот бог – при чём же здесь она?!

Есть муж, есть сын – да это ли не счастье?!).

Но вот Эгей, обременённый властью,

Засобирался в Аттику – пора!

Давно пора: пустует трон в Афинах!

Удачи суть не только в старых винах,

Удача – в силе царского двора!

Печаль объяла и жену, и мужа.

Не обходя расползшиеся лужи,

В безмолвии, сочтя судьбу виной,

Продрогшая в порывах злого ветра

С любимым шла заплаканная Эфра,

Оставив Троисену за спиной.

Где скалы начинались у дороги,

Собою представляя гор отроги,

Эгей, стащив сандалии и меч,

Оставил их под крайнею скалою,

Приподнимая глыбу над землёю

Усилием своих могучих плеч.

– Когда наш сын Тесей в младые лета

Накопит сил скалу подвинуть эту,

Чтоб меч мой и сандалии достать,

Тогда и присылай его в Афины!

Я по вещам своим узнаю сына,

А встречи миг годами буду ждать!

Носила Эфра в сердце память эту.

Подрос Тесей (на радость ей и деду) —

Стал юношей шестнадцати годов.

Изящен, тонок, но силён, как буря,

А вот глаза… под цвет морской лазури.

Он просиял от материнских слов

И о скале, и о пути в Афины:

– В желанье встречи мы с отцом едины!

Когда же, мама, я пойду к скале?

Мать плакала ночами – жалко было,

Но ей Эгей, которого любила,

Прислать мальца в Афины повелел!

Исполнилось желанье сына вскоре,

Что обернулось радостью и горем

Для Эфры и Питфея: без труда

Толкнул Тесей скалу – и с места сдвинул!

Сандалии и меч отцовский вынул

И двинулся в далёкий путь, туда,

Где ждал отец. Скорее же, скорее!..

Не внял он просьбам Эфры и Питфея,

Избрав не безопасный путь морской,

А сухопутный, где кишат злодеи,

Чудовища!.. Но, силою владея,

Пошёл на Истм, [26] на всё махнув рукой.

Он думал: «Все пути обыкновенны!»

И сразу же на стыке Троисены

И Эпидавра [27] вынырнул на свет

Из мрака притаившейся пещеры,

Раскинув руки, рот кривой ощерив,

Хромой и необъятный Перифет.

Отвратен был верзилы жест широкий!

Все странники десятою дорогой

Те горы обходили: Перифет

В пещеру зазывал с улыбкой лестной

И палицей увесистой – железной! —

Убив, приплясывал от счастья:

– Был – и нет!..

Он тем и жил, что смерть и беды сеял

(Наслали боги на него Тесея!).

Герой свой первый подвиг совершил:

Убил в жестокой схватке Перифета

И палицу, свидетельство победы,

Унёс, ликуя: – Я силён, коль жив!..

На Истме, где упёрлись сосны в небо,

Синид-разбойник (глупый и свирепый

Сгибатель сосен) алчный, как шакал,

По две сосны, таким, как сам, на зависть,

Сгибал, чтобы верхушками касались,

И, привязав добычу, отпускал!

Со страшной силой выпрямлялись сосны

И разрывали жертву с гулом грозным!..

Тесей за всех Синиду отомстил:

Точь-в-точь как он, пригнул к земле деревья,

К макушке привязал «дурное семя»,

С досады плюнул в глаз – и отпустил.

Путь через Истм, казалось, был свободен,

Но он и дальше пролегал в заботе:

Под Кромионом [28] из округи всей

Сошлись страдальцы: – О воитель видный!..

Спаси от порождения Ехидны!

И вновь отцовский меч поднял Тесей!

Он шёл и шёл землёй опустошённой,

Но вот остановился, поражённый

Увиденным: огромная свинья,

Пожалуй, с лошадь, необычным рылом,

Как настоящим плугом, землю рыла!

– Пугаешь всех?.. Но только не меня!

И тут же зверь, развязывая драку,

Со страшным визгом бросился в атаку,

Клыки наставив. – Я-то тут при чём?! —

Вскричал Тесей. – Не ты ли провинилась?!

Гляди: земля коростою покрылась! —

Свалил ногой и поразил мечом.

И снова в путь, где новая опасность,

Крутые скалы и природы властность…

Там, где Мегара [29] с Аттикой сошлись,

На выступе скалы довольно тесном

Скирон-разбойник жил небезызвестным:

К убийствам жаден и хитёр, как лис!

Губитель жертву чувствовал незримо,

Подлавливая всех, идущих мимо,

Ему же ноги вымыть и обуть

Велел немедля. Путник делал это,

А злой Скирон сживал его со света,

Ногою грязной ударяя в грудь.

Несчастный падал в бурных волн кипенье

(Казалось долгим страшное мгновенье)

На камни, что торчали из воды.

Чудовищных размеров черепаха

Сжирала неостывшего беднягу,

А море преступления следы

Смывало тут же…

Вот Скирон Тесея

Вдали заметил и душою всею,

Дурной и мерзкой, к жертве прикипел:

«Красив, как бог!.. Идёт совсем без страха…

Каков на вкус – познает черепаха,

Но думаю, что нежен – телом бел!

Иди скорее, белая ворона!..»

Но был Тесей наслышан про Скирона

(О нём ему давно поведал дед),

Он не согнул перед злодеем спину,

А за ногу схватил и в море кинул

На камни!.. Черепахе на обед…

Совсем недалеко от Элевсина

Путь снова был опасен, как трясина,

Где схватка – то же самое, что гать.

«Здесь надо так распорядиться силой,

Чтобы Танат суровый и постылый

Не заявился душу исторгать!»

В желании понятном и законном

Герой Тесей сразился с Керкионом,

Сообразив мгновенно, чем и как:

Незаурядной силою владея,

Злой Керкион копирует Антея —

Вот и Тесей поступит, как Геракл!

Отбросив меч, сдавил герой руками

Злодея шею, будто бы тисками —

Напыжился упрямый Керкион

И головой о грудь Тесея бился,

Но в потугах напрасных становился

Не более опасен, чем смешон.

Отдал врага Танату юный воин,

Прошёл весь Элевсин, собой доволен,

И далее – долиною реки

По Аттике, что так была цветаста!..

Но вышел на разбойника Дамаста,

Что имени простому вопреки,

Там звался не иначе, как Прокрустом

(«Вытягиватель», значит). Страшным хрустом

Одаривал он по ночам гостей,

Которых сам укладывал на ложе,

Что было с плахою для смертной казни схоже

Подобным истязанием людей:

Коль мал росточком был ходок с дороги,

Прокруст его вытягивал – и ноги

Касались края ложа. Коль высок,

И ложе было коротко бедняге —

Тогда Прокруст, безумствуя в отваге,

Безжалостно рубил излишки ног!

«Такому отдавать себя негоже —

Сегодня ляжет сам на это ложе!

А я его попробую обречь

На те же муки!» Повалил на спину:

– А ложе-то тебе до половины!..

И тут же в ход пустил отцовский меч.

Он победил! А впереди – Афины!..

Но царь Эгей запятнанного сына

Не должен дланью гладить по лицу…

Очистили героя Фиталиды [30]

От скверны [31] крови, что была пролита —

И лишь теперь он мог идти к отцу.

В своих одеждах ионийских длинных,

С волос волною, что до самых плеч,

Вошёл Тесей в отцовские Афины,

Припрятав и сандалии, и меч.

Он тайну нёс, в надеждах планы строя,

Хоть полон сил, но тонок и пригож,

Не походил собою на героя —

Скорее был на девушку похож.

И вот услышал смех и глянул выше,

Туда, где над землёю храм возрос —

Мужи, что возводили в небо крышу,

Выкрикивали (каждый – свой вопрос):

– Куда же ты спешишь проулком голым?..

– Без провожатых?! Дева, где твой срам?

– Чем уличную пыль мести подолом,

Не лучше ли взобраться прямо к нам?

Тесей ожесточился: кроме прочих

Бед, что пришлось дорогой устранять,

Ещё и этот глупый смех рабочих

Он должен, защитив себя, унять!..

Схватил повозку, чтоб смести их с крыши,

Освободив от упряжи волов,

Швырнул!.. – повозка пролетела выше,

Не зацепив насмешникам голов.

И те мужи, что только что глумились,

Застыли в страхе: это же герой,

А не девица! И скорей укрылись

За каменной стеной, как за горой.