Тот находит, говорят, кто ищет,

И Геракл искомое нашёл:

Застучали камешки о днище —

И уткнулся в берег лёгкий чёлн.

Наконец герой дождался дела,

О котором думал на бегу,

Заждались в его колчане стрелы,

Палица скучает по врагу.

И воитель, собранный и строгий,

Наторевший в истинах простых,

Зашагал нетоптаной дорогой,

Пробираясь в зарослях густых.

Подальше от воды

пониже были травы,

Мычание коров

послышалось вдали.

Геракл прибавил шаг,

но Орфо, пёс двуглавый,

Явился перед ним.

как вырос из земли.

Такого не проймёшь

ни ласкою, ни криком,

Лишь ловкостью своей

да силою руки.

Собака пастуха

рычала страшным рыком,

Готовясь разорвать

Геракла на куски.

Но не таких врагов

разил в единоборстве

Могучий Зевса сын,

похожий на отца,

Победу добывал

в неистовом упорстве

И битву доводил

до полного конца.

Не ведая в бою

ни жалости, ни страха,

Не потчуя других

потоком лишних слов,

Он палицу вознёс

и со всего размаха

Обрушил на врага,

лишая двух голов,

И дальше заспешил.

Но тут же объявился

Огромный великан —

пастух Эвритион —

Геракл и с пастухом

отчаянно сразился,

Затем погнал коров

на Гелиоса чёлн.

Хозяин Герион,

разбуженный мычаньем

Породистых коров,

ночующих в логу,

Найдя своих друзей,

почтив тела молчаньем,

Виновника настиг

на самом берегу.

Был грозный Герион

чудовищным и страшным:

Три мерзких головы

три торса вознесли,

Шесть мускулистых рук,

готовых драться с каждым,

И шесть толстенных ног,

что шерстью поросли.

Над каждой головой

белёсый пар вздымался,

Во вздутых жилах кровь

струилась, как змея.

Сражаясь, он тремя

щитами прикрывался

И сразу мог метнуть

три кованых копья.

Когда его с небес

увидела Афина,

Опасность поняла

без всяких лишних слов:

«Стыд потеряла мать,

во всём она повинна:

Дитю Алкмены мстит

за Зевсову любовь.

Придётся мне помочь,

чтоб не было урона…

Зеницу поразить

сумеет остриё…»

Пустил Геракл стрелу,

прицелясь в Гериона,

Афина прямо в глаз

направила её.

Две новые стрелы

отправил, целясь рьяно

(Победы над врагом

желал всегда и он!),

А палицей забил

до смерти великана —

И бездыханным пал

трёхтелый Герион.

И вот понёсся чёлн

резвее и резвее,

В сиянье золотом

бежал по лону волн.

И перевёз герой

добычу с Эрифейи,

Хозяину вернув

его бесценный чёлн.

Под крыльями удач

и мысли дерзновенны:

Звучанием побед

на свете стоит жить!..

Теперь бы поскорей

коров пригнать в Микены,

Душой возликовав,

свой подвиг завершить.

Желанием пустым

душа сыта не будет,

А пищу для души —

не хочешь, но добудь!

Не прогневишь богов,

и люди не осудят…

И двинулся Геракл

в обратный трудный путь.

Испанию прошёл

и горы Пиренеи,

И Галлию, и Альп

нелёгкий перевал,

Италия звала,

водой своей синея,

К босым его ногам

гнала за валом вал.

Почти её прошёл,

но возле Региума

Одна из всех коров

явила нрав и прыть:

В тот миг, когда Геракл

своим предался думам,

Смогла через пролив

в Сицилию уплыть.

Царь, Посейдона сын,

не слишком скромный Эрикс,

Корову увидав,

забрал в свои стада.

Сын Зевса, обойдя

глухой скалистый берег,

Расстроился, что вновь

пришла к нему беда.

– Услышь меня, Гефест!.. —

вскричал, взывая к богу. —

Приди, постереги

мной пригнанных коров!..

Немилостив мой рок —

беспутный и жестокий… —

И к морю побежал,

сбивая ноги в кровь.

В Сицилию придя,

нашёл-таки скотину,

Да Эрикс не желал

добром её отдать:

– Попробуй, низложи, —

сказал, – меня на спину —

Корова для тебя

наградой может стать!

Царь Эрикс возомнил,

что он сильней героя.

– Давай! – сказал Геракл, —

не надорвать бы жил…

Ты, видимо, силён,

но я сильней, не скрою.

Царя в объятьях сжал —

и тут же задушил.

А Гера, зная всё

(она ли не богиня?!),

Чертога своего

не покидая кров,

Решила навредить

Гераклу и скотине,

И в бешенство ввела

ухоженных коров.

Ужасной явь была,

а Гере – как награда,

Осилит ли беду —

Геракл уже не знал.

И, наконец, собрав

во Фракии всё стадо,

Измученных коров

в Микены отогнал.

А нерадивый царь

на них не глянул толком,

Героя не спросил

о каверзном пути,

Над участью коров

раздумывал недолго —

Велел скорей их в жертву

Гере принести.

Не охладел в борьбе Гераклов пыл,

Что был кипучим, ярким, многолетним,

Одиннадцатым подвиг этот был,

Одиннадцатым – значит, предпоследним…

– —

Богов Олимпа возблагодарив,

Геракл в душе надеялся на отдых.

Едва вернулся в мирный свой Тиринф,

Как снова царь послал его на подвиг.

Испорченное властью существо

Страдало часто от больного тела,

Но разгулялись вымыслы его,

Не ведая разумного предела.

Пожалуй, зависть разум превзошла,

Царя лишая совести и такта,

Но главною причиною была

Уверенность в несбыточности факта:

Тут не поможет боевая рать!..

Тот не родился, кто, нутром черствея,

Сойдёт к Аиду – Кербера забрать,

Чтоб он стерёг покои Эврисфея.

Не забоялся ужасов герой —

В ответ на это новое коварство,

Придя к Тэнару [17] утренней порой,

Спустился в пропасть – вечной тени царство.

Он постоял – глаза привыкли к мгле.

У самых врат, не занятых толпою,

Вдруг увидал приросшими к скале

Друзей своих, Тесея с Пейрифоем.

Пленённые навечно без оков,

В беде своей не подавая вида,

Влачили наказание богов

За дерзость в отношении Аида,

Когда владыке не подав руки,

Не преклоняя головы у трона,

Явились в царство мёртвых смельчаки

Жену его похитить, Персефону.

– О Зевса сын!.. Я знаю, ты мне друг —

Не зря опять пересеклись дороги!.. —

Освободи меня от этих мук,

Вину мою давно простили боги!

Геракл Тесею руку протянул

И без труда освободил героя,

Но дрогнул камень, издавая гул,

Когда хотел спасти и Пейрифоя.

Ещё сильней сгустился липкий мрак,

Подчёркивая силу наважденья,

И понимал по знаменьям Геракл,

Что боги против этого прощенья.

И не зачислил в стан своих врагов

Тех сильных, кто Олимп ему пророчил,

Он, устранившись волею богов,

Искал свой путь во мраке вечной ночи.

И сам себе сказал: – Приободрись!

Нелёгок путь, во мраке шаг не спорый…

Толкнул врата – и тут же поддались

Его ручищам кованые створы.

Без солнца мир сгустился и зачах,

Бесплотных душ туманились одежды,

Лишь жизни свет в Геракловых очах

На стылом фоне теплился надеждой.

Теперь он оказался не один:

Гермес явился за труды наградой,

А спутницей с эгидой на груди

Была Афина, прозвана Палладой.

Умерших тени разлетелись прочь,

Напуганные обликом Геракла,

И лишь одна с тоской глядела в ночь,

Что оказалась тенью Мелеагра.

Увидев шедших, ринулась вперёд,

Прошелестела стылыми губами:

– Ты жив, Геракл?!. А я теперь, как крот,

Всё под землёй… чуть шевелю стопами…

И, глядя на героя снизу вверх,

Уставилась пустым и страшным взглядом.

– О, если бы не Калидонский вепрь,

И я бы ныне шёл с тобою рядом!

Привыкнуть к мраку не могу никак…

Всё помню – мне не помогает Лета!

Лишь об одном прошу тебя, Геракл,

И дружбой заклинаю: сделай это!..

Моя осиротевшая сестра,

Прекрасная, как утро, Деянира,

И весела, и на язык остра —

Женись на ней!.. Яви сердечность миру!

Будь мужем ей, люби и защити,

Она в беде моей не виновата.

А если ты не сможешь… Что ж, прости

И Деянире будь хорошим братом.

– О Мелеагр! Я дам тебе ответ:

Не знаю, быть ли свадебному пиру,

Но, если только выберусь на свет,

Я назову женою Деяниру!

Тень уплыла. Но в десяти шагах

Навстречу шедшим поднялась горгона.

Её привычка – всех повергнуть в страх —

Была и здесь неписаным законом.

Холодный блеск ужасных медных рук

И шелест крыльев щекотали нервы,

А голова с шипением гадюк

Будила мысль – скорей ударить первым!

И не желая этим пренебречь,

Бесстрашный воин грозно вскинул руку…

Гермес шепнул:

– Оставь, Геракл, свой меч!

Ведь это тень… Не обречёт на муку.

Пришлось всего немало претерпеть

В пути нелёгком, от людей сокрытом,

Что ужасами вспомнится и впредь…

Но вот герой предстал перед Аидом.

Восторгом оживив печальный взгляд,

Властитель царства тьмы поднялся с трона:

– Такому гостю я безмерно рад,

Как и моя супруга Персефона!

Мы с ней уже давно настороже —

Я знал, что ты придёшь сюда, не скрою.

Аиду было явно по душе

Спокойное величие героя.

Я слышал, что силён, что лик твой мил —

Таким и вижу громовержца сына!

И если ты спустился в мёртвых мир,

То, видимо, была на то причина.

Геракл одёрнул плащ из шкуры льва,

Поправил меч и палицу приставил

К ноге своей – и потекли слова

Спокойным руслом:

– Я не знаю, в праве ль

Был появиться, где меня не ждут,

Покой теней безжизненных нарушив,

Но не по воле собственной я тут

Признаньем этим очищаю душу.

Прости меня, могучий царь Аид!..

Не гневайся, с другими несравненный!

Царь Эврисфей настойчиво велит

Вести скорее Кербера в Микены.

Я понимаю, труден мой вопрос

(Увы, законы общества жестоки!),

А Эврисфей, что твой трёхглавый пёс,

Пасёт меня, как повелели боги.

Позволишь ли мне стража увести??? —

В его лице решительность сквозила, —

Отдашь – возьму! А не отдашь – прости,

Сойдёмся и померяемся силой.

– Не торопись мечом решать вопрос,

Реши добром! Зачем нам быть врагами?!

Давно мне опротивел этот пёс,

Бери! Но только голыми руками.

Я не хочу ломать покой теней,

Несчастных, мёртвых, всё отдавших Лете,

Что платят за ошибки прошлых дней,

Где не ценили жизнь на белом свете.

Яви судьбе упрямство, силу, прыть,

И те прозренья, что всегда мгновенны…

Как только пса сумеешь укротить,

Так сразу и веди его в Микены!

– Что ж, по рукам!

И поиск начался…

Он труден был и слишком долго длился —

А пёс и глаз Гераклу не казал,

Как будто в бездну Тартар провалился.

И хоть Геракл был вымотан и зол,

Всё шёл и шёл, не видя горизонта,

И наконец-то Кербера нашёл

На берегах немого Ахеронта.

Был пёс ужасен!.. Воин в первый раз

Услышал рык, что уподоблен грому.

Три пары жёлтых выпученных глаз

Пылали злобой лютою к живому.

На шее, что топорщилась, как жесть,

Живым воротником кишели змеи,

Пёс жался в ком, на холке вздыбив шерсть

(Геракл дивился, злить его не смея),

И вдруг – прыжок, превосходящий рост!

И в довершенье – перед незнакомым

Страж вверх поднял свой необычный хвост

С драконом на конце, и снова – комом!

– Ну, ты силён! Хоть я и сам Геракл,

А всё-таки завидую немного!

Но как-то ты ведёшь себя не так…

Как будто от меня уносишь ноги.

Из-за тебя не первый день без сна!..

Сбежал, как трус!.. Боишься стать мишенью?..

Три головы, а шея-то одна! —

Вскричал герой, сдавив собачью шею.

– Дай поглядеть, силён ты или слаб,

На что годится в драке хвост твой длинный…

Взбешён был Кербер! Из-под сильных лап

Со свистом полетели комья глины.

Раздался вой, потрясший мир теней,

И тишина привычная иссякла:

Страж силою и хитростью своей

Спешил сломать объятия Геракла.

– Тебе ли сына Зевса одолеть,

Живущего без страха и тревоги?!

И тут же хвост, висевший будто плеть,

Взлетел, обвив петлёй Гераклу ноги.

Ощерилась драконья голова,

Испробовав на вкус героя тело.

– По мне такие штучки – трын-трава!

У моего терпенья нет предела!

Он пса вознёс, встряхнул и опустил,

Почувствовав, что плоть врага обмякла.

Поднялся Кербер из последних сил

И сел у ног великого Геракла.

Где светом солнца обрывался мрак,

Затрясся Кербер, пот закапал градом!..

– К ноге!… За мной! – скомандовал Геракл,

И пёс засеменил с героем рядом.

И если им встречался кто-нибудь,

Путь уступал невиданному тяглу.

Нелёгок был для Кербера тот путь,

Который сердце радовал Гераклу.

Пёс разомлел, он жалобно скулил,

Под солнцепёком вылиняв мгновенно,

Три пасти распустили до земли

Густую слякоть ядовитой пены.

На всех тропинках, по которым шли,

С нетленного богов благословенья

Из капель, долетевших до земли,

Рождались ядовитые растенья.

Царь Эврисфей пришедшим не был рад —

Взлетел на стену, как другим не снилось!

– Геракл! – взмолился, – отведи назад,

Чтоб тень моя к Аиду не явилась!!!

– Не торопи, – услышал, – не горит…

Передохнёт – верну его на круги!..

…И созерцал растроганный Аид,

Как грозный страж лизал герою руки.

Все подвиги, сулящие свободу,

Даваясь в руки, не были игрою,

Но именно двенадцатый по счёту

Был самым трудным подвигом героя…

– —

Царь Эврисфей, что прозревал порой,

Переживал не лучшие мгновенья:

Он не желал, чтобы такой герой

Ушёл из-под его повиновенья.

В конце концов, силач ему не враг

И никакой не делает потравы,

А подвиги, что совершал Геракл,

Коснулись и его дыханьем славы.

В печали царь не размыкал бровей,

Своё бессилье выставив наружу,

И тяжких дум горячий суховей

Одолевал его больную душу.

Но вот, расправив складки на челе,

Воспрянув духом, ликом стал добрее:

– Есть повеленье!.. Есть!.. Переболел!..

И в ночь к Гераклу отослал Копрея.

Воитель по веленью Эврисфея

Отправится к великому титану,

Которого все Атласом зовут

(Пред Атласом и Зевс благоговеет:

Он свод небесный держит неустанно

Из века в век – а это тяжкий труд).

Найдя титана, скажет: «О почтенный!

Прошу тебя, держатель семижильный,

Три золотые яблока послать,

Как дар твоих садов, царю в Микены!»

Нелёгкий подвиг, но вполне посильный,

Двенадцатый – не стоит забывать!

Не знал ли царь, заботливый для вида,

Иль просто промолчал, кривя душою,

Но почему-то так и не сказал,

Что дочери титана, Геспериды,

Хранят, как око, древо золотое,

(Зачем его отец им навязал?!).