Шрифт:
– Да ладно, Мефодьсвятополкыч, что ж вы не верите? – вальяжно спросил первый. – Я знаете как спать люблю! Особенно после таких припашек. Достали авралы хуже некуда. Вечно так – всё бегом, все орут: давай быстрее, Петя, шевели задницей, поднажми еще, родина в опасности. И что? Проходит месяц-другой, спрашиваешь: ну как там наш клиент, пущен в дело? А тебе отвечают: нет пока, еще не время, нужно подождать. Вопрос: а на кой суетиться-то было? Дурдом!
– Ладно, молод еще критику наводить. Смотри за энцефалограммой.
Лина не чувствовала ни рук, ни ног. Не могла понять положения, в котором находилась – похоже, ее подвесили в бассейне с теплой жидкостью, придали ее телу нулевую плавучесть, завязали глаза и лишили тем всякой пространственной ориентировки. Невесомость. «Сенсорная депривация» – выплыл откуда-то из глубин памяти непонятный смысла термин.
Она открыла рот и кашлянула. Челюсти слушались ее – это несло малую, но все же значимую надежду. И язык слушался. В горле что-то булькало… Бог с ним, с горлом, попробуем объяснить так как получится.
– Hey, hey, – сказала она сиплым голосом чудовища, вынырнувшим из лох-несских глубин. – What the hell is that? I don’t like to sleep at all, enough for me. Untie me, you, pair of chickenhеads! [10]
– Заговорила, – констатировал первый голос. – По-английски балакает. Вы чего-нибудь поняли, Мефодьсвятополкыч?
– Понял, – сказал человек, названный Мефодьсвятополкычем. – Почему ты не поставишь себе английский, Петр? Давно пора.
– Да ну, Мефодьсвятополкыч, некогда все как-то.
10
Эй, эй. Что за черт? Я больше не хочу спать, мне хватило. Развяжите меня, вы, пара придурков (англ.).
– Отлыниваешь? Или брезгуешь?
– Да нет, честно некогда. И некуда ставить – в голове все забито под завязку, надо что-то выгружать, а выгружать нечего, всё для дела, всё сплошь полезные программы. Английский, говорите?
– Ну да, английский. Так я и сказал.
– Чуть позже. Не хочу, чтоб крыша поехала… Что она там сказала, кстати?
– Говорит, что спать не хочет. И ругается. Отпустите меня, говорит, куриноголовые, умственно неполноценные.
– Кто куриноголовые, мы? – первый голос слегка взъярился. – Скажите ей, что сама она… Коза, да. Так и скажите, Мефодьсвятополкыч.
– Сам скажи. Я по части ругательств не мастер.
– Ладно, сам скажу. Слышь, Лина? Коза ты трехрогая, вот кто! Поняла?
– I am not a goat! – заявила Лина. – You are. I can’t make it out… Smart Guy. Where is Smart Guy? [11]
– Понимает, – удовлетворенно произнес второй голос. – Все понимает.
– Так чего же она по-нашему не говорит?
– Подожди немного, сейчас заговорит. Притуши свет. Оставь только ту лампу.
– Готово.
– Послушайте, Лина, – второй голос раздался совсем рядом, обдал ухо горячим шепотом. – Сейчас я сниму с вас гогглы. Закройте глаза, чтоб не повредить сетчатку. Вы две недели божьего света не видели.
11
Я не коза! Сами вы… Я не понимаю… Умник. Где Умник? (англ.).
– Don’t even hope, [12] – заявила Лина.
Вот так. Фиг им, мучителям. Она будет делать все по-своему.
– Напрасно, Лина. На вашем месте я бы слушался умных советов…
Чернота поползла вверх и сменилась мучительно ярким светом. Лина невольно зажмурилась. Досчитала до десяти и медленно, насколько это было возможно, размежила веки. Повернуть голову не получилось – мышцы не слушались ее. Опустила глаза вниз и посмотрела на собственные ноги – голые, бледные, облепленные присосками датчиков.
12
Даже не надейся (англ.).
Она все-таки не плавала, всего лишь сидела в кресле. Но чувствительности телу эта информация не прибавила.
– Добрый день, Лина, – сказал обладатель второго голоса. – Мы рады вас видеть. Искренне рады. Приносим извинения за временные неудобства.
Перед Линой стоял мужчина лет пятидесяти – крепкий, пожалуй, даже слегка грузный, одетый в голубой хлопчатобумажный комбинезон. На шее его висел докторский фонендоскоп. Мужик был лысым, в очках. Был… э… как это сказать… не обритым наголо, по-настоящему лысым. В настоящих очках от близорукости.
В очках. Как папа.
В Штатах считалось старомодным носить стекла на носу, но Джозеф Горны делал именно это – неизменно, неуклонно, подчеркивая свою отличность от большинства. Таким вот он был, папа.
– Where is Smart Guy? – повторила Лина.
– Смарт Гай? – переспросил лысый. – Кого вы имеете в виду?
– Ум-мник! – досадуя на спазм гортани, просипела Лина. – Где Умник? Как он? Жив?
Она без малейшего труда заговорила на новом для себя языке. На том самом, на котором говорили эти двое.