Адмиралы, покинувшие свои подразделения крейсеров, эскадренных миноносцев, сторожевиков и подводных лодок, отчитывались уже не в одиночку. На палубу флагмана съезжались старшие командиры авиационного прикрытия и взаимодействующие начальники сухопутных войск, не менее строгие генералы в отлично сшитой форме; они с известной долей недоумения относились к людям, испокон веков осваивающим одну и ту же черноморскую лужу. За плечами военачальников, как крылья архангелов на фресках древнего храма бухты Приюта, угадывались мощные мобильные силы, способные с колоссальными скоростями преодолевать пустыни, горные цепи, оседлывать непроходимые дефиле, базы и города.

Властно приблизился век коренной ломки стойких, казалось бы, доктрин. Что значили в новых условиях испытания ходовых, маневренных, боевых качеств кораблей? Сколько бы ни лазил по картам даже такой дотошный начальник штаба, как Говорков, какие бы козни ни строил неведомому противнику, времена «Шарнгорстов» и «Гнейзенау» канули в Лету. Вездесущая локация, авиация и поразительное изобретение человеческого гения — ракеты похоронили романтику рейдеров, морских боев, абордажей.

Поэтому сухопутчики с немым изумлением следили за развертыванием прений (назовем их именно так), не понимая, для чего могут понадобиться в будущем маневры на сближение, бой нарезной артиллерии с нарезной артиллерией, кто позволит так долго, как намечается планами, проводить схватку гладиаторов, облаченных в старомодные доспехи и вооруженных мечами и копьями?

Генералы помалкивали, пили боржом, посматривали на часы, первобытным чутьем угадывая, во что выльется сегодня непревзойденное искусство флагманского кока, грузина из Самтредиа, короля яств и безалкогольных коктейлей.

Лаврищев что-то доказывал, извлекая из папки с черными лентами оперативные документы, изысканно подготовленные старательным и мудрым Говорковым.

— Минуточку, — остановил разошедшегося адмирала старший начальник, будто очнувшийся от грез, — вы предлагаете доказать возможность беспрепятственного прорыва надводного корабля отсюда и сюда? — он указал на карте.

— Да… Ночью… Условимся, что прорывается противник, вооруженный урсами.

— Кто будет прорываться?

— «Истомин». Ступнин.

Старший начальник приподнял бровь, кивнул головой.

— Насколько я помню, это он выступал в прошлый раз с критикой так называемых консерваторов?

— Да, — подтвердил Лаврищев, — он считает неверным заранее размеченные точки сближения, неверным самому идти в пасть льву…

Один из авиационных генералов приподнялся в кресле, с любопытством переспросил:

— Что это значит? Ваш морской термин?

— Почему же морской? Лев — животное сухопутное, — попробовал отшутиться старший флотский начальник.

Моряки заулыбались, сухопутчики пожали плечами. Лаврищев попросил разрешения ответить и, получив его, сказал:

— Идти в пасть льву — это значит, будучи кораблем «синих», двигаться на заданных курсах туда, где тебя уготовано утопить. Не считаясь с тем, хуже твой корабль или лучше, современней ли на нем артиллерия и приборы и так далее…

Говорков пожал плечами, потупился и ожидал грома и молний. Осторожный Лаврищев неожиданно выдал тайну горячих бесед и споров, возникавших в смутное время неясностей при переходе по зыбким мосткам в царство новых доктрин термоядерной и ракетной эры; эта эра безжалостно смешала все карты на столе и погасила одним нажатием кнопочного выключателя весь тот яркий и привычный свет, который исходил от вызубренных уставов, инструкций, мыслей полководцев, осаждавших города, покорявших государства, топивших десятками корабли в равных или неравных сражениях.

Вон скромно сидит худой, сильный, как стальная пружина, командир подводников. Пока он трудится как бы на третьей роли, обеспечивая кулисы, чтобы на сцене, может быть в последний раз, играли роль прославленные актеры.

Если некогда дальновидный Гудериан твердо заявил: «Танки, вперед!», то теперь тот будет прав, кто воскликнет: «Субмарины, вперед!» Не сделает ли это тот энергичный и убежденный адмирал подводников, который просит слова? Да, он скажет, скажет так, что многие забудут о хижине с шипящей в собственном соку скумбрией.

…В Лаврищеве Ступнин нашел понимание, а теперь жаждал увидеть, насколько созрело более высокое начальство. Что же, мы подождем. Ослепительно сверкал берег под прямыми лучами солнца. Красные стволы сосен, будто выписанные кистью импрессиониста, стояли как часовые у саркофага чрезвычайно давнего царственного города, затопленного морем. Судьбы древних народов, как бы они ни были трагичны, отступали под натиском мыслей о судьбе своего народа, современников, доверчиво вручивших им, Ступниным, ключи от крепостных ворот и арсеналов.