Шрифт:
Могло показаться, что сейчас не составит особого труда принудить его к откровенному признанию Но Степан Степанович, не торопясь начинать и рассеянно разглядывая сидящего перед ним человека, думал иначе.
Закурив, Ляпунов молча пододвинул на край стола дешевенький пластмассовый портсигар, жестом предложил Ивась-яну папиросу Тот молча покачал головой и приложил руку К виску
Ляпунов встал, прошелся по комнате, наморщив лоб Видимо, он был в мучительном затруднении.
— Как хотите — не понимаю...— сказал он негромко, повернувшись к подследственному спиной и аккуратно смахивая с настольного сукна табачные крошки в ладонь.— Не понимаю... не укладывается в голове...
Тигран Вартанович не произнес ни слова.
— Я все ищу причину...— продолжал Ляпунов.— Жили вы как будто неплохо. Зарплата приличная... Правда, жена у вас любит франтить... но вы же могли поставить ее в какие-то рамки...
— В том-то и дело, что не мог,— грустно вставил Тигран Вартанович.
— Значит, все-таки — деньги?..
— А что же еще? — вздохнул Ивасьян.
— Значит, будете говорить?
— Да. Мне скрывать нечего.
Ляпунов нажал кнопку звонка. Вошел дежурный.
— Пришлите кого-нибудь для ведения протокола. По-моему, Алферов сейчас здесь.
— Слушаюсь.
Алферов, войдя, молча пристроился за столиком в углу кабинета.
— Ну что ж, начнем. Очевидно, вы будете говорить правду? — Степан Степанович повернулся к Ивасьяну и сел на краешек стола.
Тот кисло улыбнулся.
— Да, конечно. Пишите, Алферов. То, что произошло,— постыдный для меня факт, и, понятно, я готов понести заслуженное наказание...
Ивасьян говорил долго и обстоятельно. Плакался на свою жизнь, уверяя, что в кругу семьи постоянно чувствоЁал себя одиноким, непонятым. Признался, что с тоски втихомолку выпивал, хотя никто и никогда не видел его пьяным. Чтобы избежать семейных сцен и скандалов, старался исполнять все прихоти своей супруги, а она становилась все ненасытнее, все настойчивее... Идара Сапиева он вовсе не знает, а дело его попросил у Дыбагова, чтобы хоть на несколько дней вырваться из привычной опостылевшей ему обстановки, побыть одному Человек, который предложил ему деньги, представился как Федоров, хотя едва ли это настоящая его фамилия. Такой суммы, как пятнадцать тысяч, он, Ивасьян, в руках никогда не держал и... сам не знает, что на него нашло. Вдруг мелькнула мысль о том, что можно уехать. Подальше от жены и тещи, от своих неудач по службе... И так безраздельно завладело им вдруг это желание, что он не устоял перед соблазном. Дела Сапиева прикрывать не собирался, ведь он его и не уничтожил. Единственная его вина в том, что надул жулика... Разумеется, совершил преступление то, что он сделал,— несовместимо ни с его званием, ни с его совестью коммуниста..
— Судите,— тихо, но твердо сказал он после минутного молчания.— Я все приму, как должное.
Вошел Дыбагов.
— Продолжайте, продолжайте, Степан Степайович,— остановил он поднявшегося было Ляпунова.— Я посижу вот здесь, с Алферовым. Мешать не буду...
— Так...— слазал Ляпунов, пригладив рукой волосы.— История, прямо сказать, некрасивая...
— Куда уж хуже,— согласился Ивасьян, бросив обеспокоенный взгляд в сторону Дыбагова. Взгляд этот не ускользнул от внимания Степана Степановича, и он с досадой подумал, что именно сейчас начальнику управления не стоило приходить.
— Хочу задать вам несколько вопросов,— будничным тоном сказал Ляпунов. В голосе его слышалось: «Все ясно, но ради проформы я должен сделать все, как положено...»
— Пожалуйста...
— Почему вы бросили деньги за окно?
— От страха. Я тысячу раз потом пожалел, что взял их... Будто затмение нашло...
— Почему вы решили, что человеку, который представился вам как Федоров, можно верить? Ведь он мог просто спровоцировать вас на взятку...
— Не знаю... Я сначала накричал на него... даже взялся за трубку, хотел позвонить Куваеву, но...
— Вдруг отчетливо представили себе, что могут означать для вас пятнадцать тысяч!
— Да...
Ляпунов сел за стол, закурил и задумался, не обращая на Ивасьяна и Дыбагова никакого внимания. Пока все шло хорошо. Ивасьян успокоился, уверившись, что дело его ограничивается крупной взяткой, подделкой подписей в дубликате дела и использованием служебного положения в корыстных целях. Признание — чистосердечное иа первом же допросе, а значит, можно рассчитывать на небольшой срок».
«Теперь, пожалуй, самое время...»,— подумал Ляпунов и незаметно нажал кнопку звонка.
— Алферов, все записали? — спросил он.
— Да, почти, сейчас кончаю...
— Дайте подследственному прочесть протокол...
Пока Ивасьян читал, Дыбагов порывался что-то сказать Ляпунову, но тот приложил палец к губам. В дверь постучали.
— Войдите...
Тигран Вартанович читал протокол и не обратил внимания на вошедшего милиционера. Тот держал в руках кожаный саквояж.
— Ставьте на стол,— сказал Ляпунов.
Ивасьян поднял голову и побелел. На столе стоял его саквояж!
— Узнаете? — жестко и быстро спросил Ляпунов.
— Нет...— еле слышно прошептал Ивасьян.— Это не мой...
— Я пока не сказал, что ваш. Но на ручке — ваши оттиски пальцев. И Алферов видел сквозь щель в калитке, как вы уносили его от Воробьевой!..
— Не знаю, ничего не знаю!..
— Обморок не поможет,— повысил голос Ляпунов.— И имейте в виду: Воробьева и Шагбан Сапиев арестованы. Так что готовьтесь к очным ставкам...