— Ну и зелье у тебя, отец,— сказал он, отдышавшись. Кербеч удовлетворенно кивнул. Скинул свой дубленый полушубок, аккуратно расправил и повесил на гвоздь. Спо­койные серые глаза его внимательно осматривали гостей.

Жунид колебался недолго — очень уж располагающим было лицо Кербеча — и коротко рассказал, кто они такие и зачем приехали.

Лесник поковырял шомполом остывшую золу в очаге.

— Что сказать?.. Людей чужих в нашем лесу много бы­вает.

— Если знаешь, скажи, Кербеч,— попросил Чич.— Это мои друзья.

Старик помедлил, сворачивая очередную цигарку:

— Может, не то скажу,— начал он, наконец.— Но дру­гого не знаю... Вчера это было...

Кербеч говорил неторопливо, степенно, с паузами во время очередных затяжек. Его не перебивали.

... Накануне их приезда в сторожку Кербеч отправился днем в аул, к знакомому леснику с другого участка, чтобы попросить денег взаймы — новую двустволку хотел купить. Обратно возвращался часа в два и без денег: лесника не застал дома. И хорршо, что так вышло. Пропали бы деньги ни за что. Кербеч перевалил уже чинаровую балку, что ле­жит в полуверсте от сторожки, как вдруг подозрительного вида мужчина преградил ему дорогу и потребовал вывернуть карманы. За кустами лежал проселок: оттуда донесся скрип брички и чей-то голос: «Оставь старика в покое, Тау!»

Незнакомец повернулся на голос, и Кербеч увидел, что у него «попорчено» левое ухо. «Ладно, пахан»,— сказал че­ловек, которого назвали «Тау», и, швырнув на землю ружье, отобранное у Кербеча, скрылся в кустах.

Шукаев достал карту района.

— Вот здесь, отец,— сказал он.— Здесь сторожка... Это — Насипхабль. В каком, примерно, направлении нужно идти, чтобы попасть на то место, где вас обыскал Тау?..

Лесник покачал головой.

— Убери бумажку, начальник. Я провожу, если надо. А по бумажке не понимаю.

— Я эти места тоже немного знаю,— вставил Махмуд.— Да и Аскер...

— Тогда — завтракаем — и в путь...

Вчерашней непогоды как не бывало. Словно зиме взду­малось проникнуть сюда, в эти леса, на разведку, нашуметь и внезапно исчезнуть. Сквозь разлапые ветви коренастых вязов и стройные стволы молодых дубков пробивалось жел­тое солнце, растапливая на лесных прогалинах, на пятачках старых пней, неплотный слой смерзшегося за ночь снега.

Было еще прохладно, может, даже и ниже нуля, но день обещал быть ясным и теплым. Можно было надеяться разыс­кать следы обоза Асфара Унарокова. А в том, что Тау сопро­вождал именно ротмистра и других членов шайки, перебирав­шихся на другое место, у Жунида не было сомнений.

Балку, на краю которой Тау остановил Кербеча, они пе­ресекли верхами. Дорога, тянувшаяся за ореховым кустарни­ком, почти оттаяла, и на ней хорошо были видны отпечатки колес и копыт.

Дараев и Коблев спешились, осмотрели их. Чич тоже слез с лошади.

— Наша бричка,— заключил он, разглядывая колею.

— Ну что ж, спасибо, Кербеч,— сказал Жунид, протяги­вая леснику руку.— Возвращайтесь. Дальше мы поедем одни. И не говорите никому, что видели нас.

Кербеч кивнул и, попрощавшись со всеми, повернул коня. Сидел он в седле твердо и прямо.

— Что может означать это слово? — задумчиво прого­ворил Жунид, когда они отъехали: — Буй.

— Какой Буй? — удивился Дараев.

— Газиз Дзыбов не договорил... помнишь, я спрашивал, кто его ранил? Он ответил: «Они не поверили мне., это Буй...» И все.

— Я как-то не обратил внимания,— смутился Вадим.— А может, кто-нибудь из них знает? Аскер! Махмуд!..

Но ни тот, ни другой не могли вспомнить человека, чье имя или фамилия начинались бы со слога «Буй»...

Жунид опять замолчал. Ушел в себя. Дараев не мешал. Он уже знал это обыкновение своего друга. Бывало так, что какая-то назойливая подспудная мысль не давала покоя Шукаеву. В такие дни или часы он ходил, говорил, делал все, что полагалось, но мозг его напряженно работал, решая за-дачу, занозой сидевшую в голове. Иногда размышления его вдруг прорывались наружу неожиданным для окружающих действием или вопросом, никак, казалось, не связанным с тем, что происходит сейчас.

Волновало его и другое в словах Дзыбова. Что это за адиюхцы, угнавшие лошадей? Значит, помимо Асфара, Тау и, возможно, самого Газиза, на конеферме в Чохраке побы­вал в ту ночь еще кто-то?.

Дорога вывела к реке. Лаба в этом месте была широ­кой и мелкой. На берегу уныло торчали над водой кривые голые грабы и несколько диких груш.

— Смотрите, смотрите! — вскрикнул Коблев, показывая на противоположный берег.

На небольшой открытой поляне с той стороны реки сто­яла двуколка. Лошадь темной масти пожевывала корм из мешка, привязанного к ее морде. Вожжи лежали на передке, а возница деловито занимался странным делом: из ящика, привязанного к повозке сзади, вытаскивал птиц — уток или гусей — и, методически сворачивая им шеи, бросал опять в ящик.