Глядя на этого обрюзгшего небритого человека, Шукаев недоумевал: что общего могло быть у него с умным и ост­рым на язык Газизом Дзыбовым? Не найдя ответа на свой вопрос, он попытался вывести Зизарахова из того пассивно-равнодушного настроения, в котором тот пребывал. В какой-то мере ему это удалось.

— Где лошади с чохракской конефермы? — в сотый разспрашивал Жунид.— Кому ваш главарь загнал колхозного жеребца?

— Не знаю, по-моему, черкесы их увели. Асфар чохракских коней не держал...

— Слушай,— вышел из терпения Шукаев.— Лучше будет, если выложишь все начистоту Сам видишь — утаивать что-либо бесполезно' Газиз, если хочешь знать,— в моих ру­ках. Сам пришел Как только ему лучше станет — расскажет все

— Что с ним? — встрепенулся Мустафа

Жунид тотчас же уловил нотки заинтересованности в его голосе, еще раз подивился этой странной привязанности и сказал твердо:

— Скажу с одним условием: если перестанешь запирать­ся. Больше того — позволю тебе увидеться с Дзыбовым в Насипхабле. Только в моем присутствии.

И тогда Мустафа Зизарахов заговорил.

Семья, в которой он вырос и воспитывался, была хоро­шая советская семья отец — знатный чабан, мать даже из­биралась в районный совет, сестры — студентки рабфака Он один непутевый из всех Зизараховых. Сначала просто пил, болтался. В карты играл А после одного случая, когда его чуть не зарезали бандиты, познакомился с воровской компа­нией Асфара Унарокова. От ножа спас его тогда Газиз Дзы-бов. Смелый, умный, красивый Газиз Говорил Мустафа о Газизе с гордостью

История вовлечения Мустафы в шайку была до ужаса банальной и ничем не отличалась от сотен подобных историй, уже знакомых Шукаеву В сознании Мустафы, видно, чуть ли не с детских лет жило неистребимое желание иметь перед собой идеал, которому бы он мог поклоняться и принадлежать без­раздельно. Такое нередко бывает у людей недалеких и слабых, смутно ощущающих собственную неполноценность. В Газизе Дзыбове, умном и хитром позере, Зизарахов и нашел такой идеал. Он поверил в непогрешимость и исключительность сво­его кумира слепо, не рассуждая. Газиз, как догадывался Шу-каев, очень скоро раскусил Мустафу, и ему не,стоило особого труда поддерживать у последнего рабски-восторженное отно­шение к особе своего друга и покровителя.

Но, как бы то ни было, а сейчас это неожиданное для Жунида обстоятельство — слепая преданность Мустафы Га-зйзу — помогло развязать язык Зизарахову

— Ладно, начальник,— сказал Мустафа, бросив косой взгляд на Парамона, которого метрах в двадцати от них ка­раулил Аскер Чич. Цыган лежал на охапке сена.

— Говори по-адыгейски.

— С чего начинать?

— С чохракского дела. Можешь не посматривать на цы­гана, он ведь языка не знает?

— Знает...

— Тогда говори потише.

Мустафа рассказал, что нападение на конеферму в Чох-раке организовали адиюхские конокрады и рыцари разбоя Хапиро и Петр. Кроме имен, он ничего о них не знал. Помо­гали им Асфар Унароков, Газиз и Тау. Усиленно тянули они и Мустафу, но он должен был в тот день хоронить своего деда, а по адыгейским обычаям не присутствовать на похо­ронах родственника — верх неприличия.

О карабаире, замечательном племенном жеребце стои­мостью в сорок тысяч рублей, адиюхцы знали давно и испод­воль готовились к налету. Асфар и его сообщники понадоби­лись им как знатоки местных условий. Кроме того, здесь, как предположил Жунид, действовал неписаный воровской закон, согласно которому, «работая» на чужой территории, нужно принять в долю хозяина. В районе Чохрака и прилежащих к нему аулах таким хозяином был ротмистр Унароков.

За участие в налете Асфар, Тау и Газиз получили «по две тысячи косых», как выразился Мустафа. Адиюхцы погнали ко­ней на Уруп, а ротмистр устроил кутеж в Дейхаге. Часть де­нег там и пропили. В пьянке Мустафа уже участвовал. Поми­мо денег, адиюхцы оставили двуколку и одноглазого мерина, которых Тау продал за бесценок Алексею Буеверову

— Где пили?

— В доме Хахана Зафесова. Хапито и Петр тоже были у него, но раньше. Я их не видел.

— Кто и каким образам убил сторожа?

— Асфар. Трам заснул на пеньке. Асфар вырвал у него ружье и хотел оглушить старика... а он сразу растянулся... и ружье — пополам...

— Ты знаешь, что такое отпечатки пальцев? — перебил Жунид.

— Знаю.

— Почему на ружье не было никаких следов?

На заплывшем небритом лице Зизарахова заиграл легкий румянец.

— Это Газиз! Он дал Асфару свои кожаные перчатки.

«Чем меньше,— говорит,— оставишь своих пальцев на фер­ме,— тем лучше»