15 июля Высоцкий отвозит жене Игоря Годяева пленки с запи­сями разговоров с В.Тумановым. На этих кассетах были рассказы Туманова о сталинских лагерях — потрясающие человеческие доку­менты... Записи могли скомпрометировать Вадима, у которого то­гда возникли очередные неприятности по работе.

16 июля — последний концерт. Он проходил в подмосковном Калининграде, там, где находится знаменитый ЦУП — Центр управ­ления полетами. Здесь Высоцкий пообещал выступить в сеансе пря­мой связи с космонавтами. Этот сеанс был назначен на 24 июля.

Утром 18-го пришел И.Шевцов. Проговорили несколько ча­сов. У Шевцова сложилось впечатление, что Высоцкий хотел вы­говориться. Темы сменяли одна другую: о сценарии — «Не буду я снимать это кино. Все равно не дадут сделать то, что мы хотели. Если уж сценарий так мурыжат, то будут смотреть каждый метр материала»; об В.Аксенове, который собрался уезжать, — «Жал­ко — отсюда уезжает, а там — все не то. Ему здесь надо бы...»; о Марине — «Это сначала она: «Россия, Родина!..» Ностальгия... Но — быстро все поняла. Теперь в обществе «СССР — Франция» не быва­ет вообще, а у меня с «ними» — и говорить нечего!»; о врачах — «Со­веты их один другого стоят. Они же не лечат меня, падлы, а толь­ко — чтоб потом сказать: "Я лечил Высоцкого"»... Говорили о новом фильме Г.Полоки, об эмигрантах, о пропавших бобинах с записями во Франции, о надоевших поклонницах, о желании писать прозу...

И.Шевцов: «Особенно живо реагировал он на какие-то непри­ятности, случившиеся у одного из самых близких его друзей — Ва­дима Туманова. Стал мне пересказывать подробности, злился и хо­хотал одновременно. Он судорожно соображал, кому может по­звонить, чтобы вмешаться помочь и страшно сожалел, что нет уже генерала Крылова, с которым Володя дружил. Генерал Крылов, на­чальник Академии МВД, незадолго перед тем застрелился. Кажется, у себя в кабинете. Эта смерть, помню, сильно ударила Володю».

18 июля — последний «Гамлет».

Высоцкий чувствовал себя очень плохо — состояние на грани... Должен был появиться Федотов, и Высоцкий несколько раз выбе­гал со сцены за кулисы. Янклович вызвал «скорую». Приехал И.Годяев и сделал укол витаминов. На какое-то время Высоцкий почув­ствовал облегчение, а потом вновь стало плохо...

Вспоминает Л.Филатов: «Помню... Мы за кулисами готовились к выходу вдвоем. Я говорю: «Как, Вовочка?» — «Ой, плохо, ой, пло­хо... Ой, не могу...» Все давалось ему с трудом — жест, слово, прой­ти, дойти, но он играл... Таких энергетических ресурсов и запасов был человек. А между тем сердце уже, видимо, было ни к черту со­вершенно. Но мы как-то не сомневались, что все будет в порядке — всегда вокруг него врачи...»

А.Федотов: «18 июля 1980 года я с сыном был на «Гамлете» — меня нашел Валера Янклович: «Володе очень плохо». Я — за кули­сы. Вызвали «скорую». Сделали укол — он еле доиграл. А на следую­щий день ушел в такое «пике»! Таким я его никогда не видел. Что-то хотел заглушить? От чего-то уйти? Или ему надоело быть в лекар­ственной зависимости?..»

А.Демидова: «Духота. Бедная публика! Мы-то время от времени выбегаем в театральный двор, а они там сидят тихо и напряженно. Впрочем, они в легких летних одеждах, а на нас — чистая шерсть, ручная работа, очень толстые свитера и платья. Все давно мокрое. На поклоны почти выползаем от усталости. Я пошутила:

— А слабо, ребятки, сыграть еще раз.

Никто даже не улыбнулся, только Володя вдруг остро посмот­рел на меня:

— Слабо, говоришь? А ну как — не слабо!

Понимая, что это лишь «слова, слова, слова...», но, зная Воло­дин азарт, я, на всякий случай, отмежевалась:

— Нет уж, Володечка, успеем сыграть в следующий раз — 27-го ...»

На этот последний спектакль чудом удалось прорваться двум студентам из Института кинематографии с кинокамерой «Конвас» в руках. По свидетельству П.Солдатенкова, именно эта съемка и была последней в жизни Высоцкого.

Нина Максимовна, проработав последние 33 года на одном мес­те в отделе научно-технической информации, вышла на пенсию и теперь чаще стала бывать на Малой Грузинской.

19 июля. Открытие Олимпиады Высоцкий вместе с Ниной Мак­симовной и Никитой смотрят дома по телевизору. С экрана госте­приимно улыбался олимпийский мишка работы В.Чижикова — ху­дожника, проживавшего с Высоцким в одном доме. С новой встав­ной челюстью, и потому почти ясной дикцией, лично дорогой Леонид Ильич открывает Олимпиаду:

— Я объявляю Олимпийские игры 1980 года, знаменующие XXII Олимпиаду современной эры, открытыми!

Н.Высоцкий: «Вместе с ним и бабушкой мы смотрели по ТВ от­крытие Олимпиады. Он сидел мрачный, без эмоций и реакций. А в телевизоре негры пляшут, веселый текст, «калинка-малинка»... Ба­бушка стала пританцовывать. Он увидел: «Ой, мамочка!» Захлопал в ладоши, засмеялся... И опять замкнулся. Его тогда уже «накрыва­ло». В этот день он ушел к одному из своих товарищей. Помню его в серой майке с нарисованным на ней бейсболистом с битой. Вооб­ще он всегда был человеком аккуратным. Но тут — растрепанный весь какой-то. Слишком бледный, больной. Он вышел из дома, и больше я его не видел».