Да простится мне резкость, чушь это. Нравит­ся сие или кого-то не устраивает, но на высшем и верхнем этажах политической власти в СССР оттенков было хоть отбавляй. Шаблоны психоло­гической войны предписывали изображать совет­скую «номенклатуру» этакой безликой и немой мас­сой с низменными рефлексами. Хотя даже Сталин не сумел поголовно деградировать моих сооте­чественников до состояния бойцовых псов, а уж куда как был целеустремлен, изощрен и жесток. Нёлюдей хватало с избытком. Они не перевелись и в перестройку. Но в каком царстве-государстве нёлюди не представлены? Вся разница, однако, в том, что на Западе они оттеняют достоинства си­стем, а на бывшем так называемом социалисти­ческом Востоке олицетворяют их пороки.

Порой оттенки в позициях по конкретным во­просам внешней и оборонной, внутренней и эко­номической политики сгущались до отрицания ли­нии М. Горбачева и выражения ему недоверия. На пленумах ЦК партии такое случалось. Б. Ельцин создал прецедент. У него нашлись последовате­ли слева и справа. В кругу обиженных, допускаю, суждения могли становиться менее дифферен­цированными, особенно когда под горячительное стало недоставать закуски. И опять же все отно­сительно: ниспровергатели советского времени не прошли бы в конкурсе экстремистов и в посудомои, что обслуживают президентские избиратель­ные кампании, например, в США.

Дискуссии на высшем этаже отличались модератными тонами и, что касается Германии, дело­вым настроем. Открытие границы между герман­скими государствами и двумя частями Берлина (9.11.1989) придало проблеме единства совершен­но новый ракурс. Неотвеченным оставалось, как объединять, и не больше.

Позиция М. Горбачева познала крутые мета­морфозы. Он начинал убежденным заступником «законных прав и интересов народа, отдавшего 27 миллионов жизней для разгрома фашизма». Это, скользя под уклон, М. Горбачев превратился в «реальполитика». Вплоть до встречи с Дж. Бушем в мае — июне 1990 года он выражал сомнения и, может быть, даже сомневался в обоснованности оценок Э. Шеварднадзе. Какие-то колебания в его поведении давали себя знать и во второй полови­не июня.

Следовательно, мы не вступили бы в противо­речие с объективными фактами, отметив, что «де­мократ» М. Горбачев на протяжении первой поло­вины 1990 года стоял ближе к «консерваторам», чем к «либералу» Э. Шеварднадзе. «Консервато­ры» не требовали дискриминации Германии, но настаивали на недискриминации СССР. Они не ставили целью ущемление равноправия немцев, но не были согласны, чтобы к советским правам при­лагался другой размер. «Консерваторы» не стре­мились поместить немцев в «неполноценное», с точки зрения безопасности, пространство, но не считали приемлемой модель, делавшей неполно­ценной безопасность Советского Союза. Они не находили обоснованной концепцию, что развитие обогнало почти все прежние урегулирования, участ­ником которых являлся СССР, и что распростра­няться на объединенную Германию должны только договоренности, достигнутые между ФРГ и запад­ными демократиями. «Консерваторы» полагали объединение Германии возможным, причем объе­динение, вписывающееся без каких-либо «но» в координаты общеевропейского процесса и стиму­лирующее этот процесс, и напоминали, что идея создания качественно нового мирного порядка в Европе в свое время не была чужда политике ФРГ.

Отстаивание интересов Советского Союза не тя­нуло на отметку выше «консерватизма». Предполо­жим, М. Горбачев не уступил бы нажиму Дж. Буша и уговорам Г. Коля, поставил на место Э. Шевард­надзе и не дал согласия на включение всей Герма­нии в НАТО или настоял на неразмещении на ее территории ядерного оружия. Значило бы это, что он против объединения, что отказывает немцам в самоопределении, что хочет двигаться вперед, чер­пая из прошлого, как выразился президент США?

Заявка на продолжение политики консерватив­но-либеральной коалиции ФРГ восхвалялась как эталон демократизма и забота о безопасности всей Европы. Следует ли и постфактум понимать пози­цию правительства ФРГ так, что задача продления века НАТО как гаранта безопасности части евро­пейских стран ставилась выше восстановления на­ционального единства немцев, что дилемма фор­мулировалась бескомпромиссно: либо все немцы маршируют в военную организацию Североатлан­тического союза, либо раскол, с отнесением от­ветственности за него на... СССР? Предваритель­ные условия объединения Германии, выдвигавши­еся США, Францией и прямее других Англией, — членство в НАТО, размещение на немецкой зем­ле ядерного оружия, дальнейшее размещение в Германии американских и британских войск [24] , — было естественным проявлением не консерватиз­ма, а «общности интересов» и солидарности. Итак, не важно — что, главное — кто.

Мне приходилось писать и говорить, что Г. Коль и Х.Д. Геншер действовали мастерски и, со своих позиций, логично, фиксируя уступки М. Горба­чева и Э. Шеварднадзе, делая советских партнеров все более зависимыми от благорасположения «доб­рожелателей» за бугром. Наверное, они извлекли из запутанной и необычной ситуации максимум плю­сов и козырей, больше, чем прогнозировали наеди­не с собой в самых смелых прикидках. Когда дело обстоит так, сам собой возникает вопрос: во что обошелся этот успех другой стороне?

Не уверен, что можно назвать везением на­глухо закрытую дверь к информации о контактах М. Горбачева и Э. Шеварднадзе с правительством ФРГ, перед которой я оказался по возвращении из Вашингтона. Стал бы я портить бумагу и пи­сать свое последнее послание М. Горбачеву по германской проблеме, загляни хоть на минуту на кухню, где готовились блюда и приправы к Архызу? Не знаю. Может быть, так и написал бы, как написал. Что получилось, судите сами, заглянув в приложение 19 и оснастившись мерками лета 1990 года, когда что-то можно было сделать ина­че, не обязательно хуже.

Запиской я не ограничился. Адресат может и не положить на нее взгляд, когда на столе целый Кав­казский хребет бумаг. Подступаюсь к М. Горбаче­ву с просьбой выделить мне несколько минут свое­го времени. «Сейчас никак не получится, но вечером обязательно вам позвоню», — ответил генеральный.

Вечер давно перешел в ночь. Через четверть часа начнутся новые сутки. Звонок.

— Что вы хотели сказать мне?

— В дополнение к написанному считаю долгом зафиксировать ваше внимание на трех моментах: